Ну что, деточка, рассказать, как мы жили раньше? Родилась я в двенадцатом году. Жили мы однолично, колхозов тогда еще не было. Имели свою землю, лошадей, работали день и ночь. Тяжело было. Бывалоче, зимой мужики за скотом ходють, в извоз ездиють, готовють к лету сбрую. А бабы в Филиповки прядуть. Вот пост – холсты ткуть. Молодые шьють, вышивають, вяжуть, всю зиму работають. А летом ребятишки холсты белють на лугу. Там они гусей стерегуть и холсты окунають в воду, да с золою, да их растягивають по траве.

Хлебушко доставался тяжко. Бывалоче, землю пахали сохой, редко у кого плуг был. Мужики спину гнули c зари до зари. Рубахи, бывало, от солёного пота коженели, проваливались на спине, в глаза пыль комками набивается. Бывало, придеть отец с поля да и говорит: «Дочь, выкопни мне грязь из глаз». А я копаюсь, копаюсь. Сеють, бывало с поста до самой Троицы, спешать урвать погодку, да и всё в свой срок: овёс в захолодь, а гречишку опосля дождика, когда уж тепло-тепло настанеть. Сеяли и просо, и конопи. А просо, бывало, в поле полють. Вывезут нас, детей, в поле, а там в роте пересыхаеть, спина балить, хочется присесть на цыпочки, а нельзя: поломаешь. Вот так-то, так-то нам и кашка доставалась. Всё трудно, а конопи еще трудней. Бывало, летом замашки брали – дёргали руками. Это вот её после в колхозе называли посконь, это такие сухие былинки. А из них ткали рубахи, портки, они помягче были. И рушники ткали, и настольники. То, бывало, ткали из альнянины, ну это меньше, это к праздникам тонкое ткали, пряли, а больше из замашек. Это, это на расход.

Ну, а к осени конопи сами как вымахають, да выше головы, выше росту человеческого. Станешь их дёргать, ну, раньше называли – брать, а они жесткие, из земли не выдернешь. Мы хушь в рукавицах, ну, а всё равно руки, бывало, не согнешь, на ладонях музоли пузыри... пузырями. Ночью не заснешь. То в воду холодную сунешь, то пригунуть немножко. А потом уже, когда управются, уже холодно станет. Уже и картоху выкопают, и бурак с бохш увезуть, тогда и пенькю, и замашки мочили. Замашки в копанях, у кого были, копань. Летом её помочуть, а пенькю... Сначала зерно. Конопи обмолотють на масло, потом повяжуть в снопы. Снопы сносють к речке, сложут копнами, скрящуть оглоблями, спустють копну в речку, сверьху накидають кочек землёй, чтоб утопить эту копну в воду, а на берегу кол забьють, да копну к нему привяжуть, а мужики–то в речке стоять по пояс, копну эту обрабатывають: то привязывають, то эту землю–то кладуть, чтоб она не всплыла–то. А восень, холодно. Кому ноги стянеть, кому поясницу прострелить. Вот так–то всё своими ручечками делали.

А уберутся с полей – начинають зерно молотить, хлебушко. Цепами – тюк! тюк! У кого семья побольше – в четыре, в пять цепов. А у кого один мужик да баба, а у кого даже и одна баба. И вот одна она выйдеть, сколько она там обобьеть. Ну, а кто побогаче, молотилку нанимали. Собирали толоку, много народу. Толоку кормили хорошо, резали скотину али кислу, делали квас, стюдень, солодуху варили, пироги пекли с квасолями. На толоку люди шли охотно: и друг на друга посмотреть, и поесть хорошо.