Н. П. ПЕТЕРСОНУ

1 января 1889. Москва

Глубокоуважаемый и дорогой друг Николай Павлович.

(Вместе с этим письмом) посылаю в гранках статью о Л. Уорде¹. Насколько можно судить из краткого изложения этой статьи, Л. Уорд отвергает естественный прогресс и признает только прикладное знание, т. е. требует, чтобы наука служила пользам и выгодам человека, т. е. наука жива только в мертвых произведениях мануфактуры. Он присвоивает себе право делить науки на живые и мертвые, подобно языкам. При этом он забывает, а может быть и не понимает, что наши языки, состоящие из слов, утративших смысл, не могут быть названы живыми и только при помощи мертвых языков могут возвратить жизненность. Очень может быть, что он и признает, что наука не должна быть знанием причин вообще, но едва ли этот американский кулак и эпикуреец в состоянии понять, что наука должна быть вопросом о причинах небратства, или такой розни, которая делает нас орудиями слепой силы природы, орудиями стеснения и вытеснения, т. е. смерти. Точно так же он, конечно, не понимает братства, или объединения человеческого рода для регуляции слепой силы природы, или обращения ее в орудие сыновнего чувства, как всеобщечеловеческого. На природу он смотрит как на предмет не регуляции, а эксплуатации, потому-то и заслуживает наименование кулака. Он вовсе и не желает, чтобы слепая сила природы стала выражением общей воли и разума, а хочет наложить на нее произвол искусственных потребностей, к которым он, погрязший в тине городской жизни, — не может отнестись критически. Хотя Л. Уорд противник теории невмешательства, но он вовсе, по-видимому, и не думает об обращении ученого сословия, школы, в комиссию, т. е. полном обращении знания в действие (а без этого превращения наука останется схоластикою, хотя и позитивною), в выработку проекта обращения слепой силы в нравственно разумную.

«Генетический прогресс, — по Л. Уорду, — имеет результатом рост». Конечно, под понятием рост тут разумеется^*, по крайней мере, должно разуметься и рождение, как его [(роста)] продолжение в измененной форме. Рождение же есть отделение, распадение, которое и делает нас орудиями естественного, генетич[еского] прогресса со всеми вышесказанными следствиями. «Росту в телеологическом прогрессе соответствует, — по Уорду же, — мануфактура». Но разве можно росту, если даже и не понимать его в таком обширном смысле, противополагать мануфактуру как будто выражение всего творчества человеческого рода, рода, понимающего притом истинное значение рождения. Если рожденных (т. е. сынов) снабдить предведением и знанием слепой силы природы, то нужно будет лишить их совершенно совести, чтобы деятельность их превратилась в производство мануфакт[урных] игрушек, а не в регуляцию. Только субъективное чувство (не американское даже, а собственно уордовское) может находить счастие в мануфактуре.

Во всяком случае система, которая хочет разумную силу человека обратить на производство игрушек, а в природе видит материал для этих игрушек, должна быть отнесена к детскому возрасту человеческого рода.

Поздравляю Вас, Юлию Владимировну и все Ваше семейство с новым годом.

Уважающий и любящий Вас

Н. Федоров

1 января 1889 г.