Н. П. ПЕТЕРСОНУ

27 сентября 1890. Москва

[начало письма утрачено]

...[отли]чие этой повинности от сельской, имеющей целью перевод городского сословия в сельское в видах регуляции необузданной слепой силы природы и превращения ее в живоносную. Сельская воинская повинность ставит себе целью достижение совершеннолетия. Власть при этом получает значение лишь временное, — наместника, соединяющего в себе и душеприказчика, и учителя, знание и воспитание. Эта власть необходимо кончается вместе с исполнением долга, т. е. воскрешением.

В промышленной повинности власть, ради улучшения комфорта, получает значение вечного опекуна или попечителя, а не временного наместника, ибо промышленность, как и искусство, есть лишь подделка под живое (игрушки), а потому в промышленной повинности или долге не может заключаться требования воскрешения или совершеннолетия, только при сопоставлении промышленной повинности с сельскою первая получает надлежащую оценку. Без этого сопоставления обращение военной армии в промышленную (это не устранение, а усиление причин войны), обещание всем дать высшее образование, т. е. всех сделать учеными, но в деле знания не участвующими, может действовать обольстительно на тех, кои ученых считают высшим сословием, лучшими людьми и которые из промышленности сделали себе идола, не подозревая в ней источника вражды.

Сельская же воинс[кая] повинность, по причине усиления бедствий и смертоносности со стороны слепой силы, переходит от борьбы с себе подобными в регуляцию этой силы и этим самым заменяет подделку под жизнь, т. е. мануфактуру и искусство, действительным воскрешением, а лжебратство, нуждающееся в надзоре и понуждении, [обращает] в действительное братство, ибо только в деле отеческом, т. е. воскрешения, сыны становятся братьями.

Продолжение этой безобразной нескладицы приходится отложить до следующего письма.

Глубоко уважающий и люб[ящий]

Н. Федоров

27 сентября 1890.

Свидетельствую мое почтен[ие] Юлии Владимировне и всему Вашему семейству.