Н. П. ПЕТЕРСОНУ

20 августа 1891. Москва

Глубокоуважаемый и дорогой друг Николай Павлович

(В настоящем письме я старался выразить мнение местного жителя по поводу известной Вам статьи о Лодыгине¹.) Прочитав о пожертвовании, которое заслуживает быть известным и там, где есть библиотеки, и там, где их нет, я — обитатель безмузейного града — превратился весь во внимание, ожидая найти в этом пожертвовании тайну зарождения и роста этих учреждений, назначенных сохранять от бесследной гибели проявления умственной и душевной жизни и даже вызывать их в наших захолустьях, ибо где нет таких учреждений, там все имеющие один талант, не говоря уже о получивших 5 и 10 талантов (?), обречены топить его в вине, в картежной игре... если не успеют бежать из родины и сделаться блудными сынами. (Мнение, высказываемое местным обитателем безмузейного города, есть мнение язычника, не знающего, что Музей есть выражение посмертной любви к отцам... Задача же Музея дать приложение всем талантам (способностям) — это истинно христианское дело, ибо Христос был не только враг Субботы, бездействия и был чтителем Бога, не почившего от дел, а Того, который доселе делает и требует, чтобы и большие, и малые способности — таланты и лепты — имели свое приложение, что возможно только для Музея как союза всех сынов.)² Что же я услышал? Услышал о человеке, который, занимаясь в Музее, выписывал для своей частной библиотеки то, что не находил в общественной. Правда, в таком отношении к учреждению нельзя не видеть не только сближения, а даже слияния, так сказать, частной библиотеки с обществен[ною] еще до пожертвования, если владелец дозволял, ограничивая свое право собственности, пользоваться [своею библиотекою] занимающимся в Музее еще при своей жизни^*. Тем не менее в этом способе я ничего не усмотрел особенного, пока не узнал, что большие библиотеки придают очень важное значение удалению от себя дублетов и обмену их. Тогда я увидел, что тому, кто положил свою душу в составляемую им библиотеку, эта же душа подсказала и способ увековечить ее, ибо отсутствие дублетов, т. е. полезность охраняла ее, если, конечно, будущие жертвователи подражали бы ему. Тут я начал понимать, почему в его пожертвовании заключался способ повсеместного созидания библиотек. (См. в приложении 1-й пункт.) Мало того, я нашел в самой статье о пожертвовании даже умаление его заслуги. Сказавши, что он сделал для своего собрания уже все то, что обязаны делать служащие в Музее, прибавлено: «записал на особые карточки каждое отдельное сочинение и т.п.» Конечно, автор не хотел унизить или умалить заслуги Н. Д.[Лодыгина], а вышло именно так: после «и т. п.» остается и даже нужно прибавить «и т[ому] подобный вздор». Однако, ознакомившись с устройством библиотек, я узнал, что во-1-х, не на всякой карточке можно писать; нужна карточка известной меры, нужно их заказать, а главное, необходимо писать с соблюдением некоторых правил, нарушение которых затрудняет или даже делает невозможным отыскивание книг, а жертвователь писал так, что облегчал отыскивание, обозначая главное слово цветными чернилами, писал старательно, благоговейно, т. е. религиозно, как в старые времена, когда господствовал «Устав», а не скоропись нашего времени, в которой заключается обличение для XIX века.

Жертвователь имеет детей, но он пожертвовал не своим только сынам, а всем сынам, всем занимающимся, как одному сыну, — это есть расширение родственности (продолжение будет в следующ[ем] [письме]).

Свидетельствую мое глубочайшее почтение Юлии Владимировне и всему Вашему семейству.

Глуб[око] ува[жающий] и лю[бящий] Н. Федоров.

20 августа 1891.

Приложение³

«М[осковск]ие В[едомост]и», очевидно, не нашли заслуживающим известности^** то пожертвование, которое, как мы полагали, может вызвать к существованию Музеи даже и там, где их еще не было, ибо должны они быть повсюду, где есть умирающие, где есть кладбища, как и школы должны быть повсюду, где есть рождающиеся, чтобы научить сих последних их обязанностям, их истинному долгу к умирающим ^*, т. е. примирить сынов с отцами, а не отделять их, потому что превозношение над отцами, осуждение их составляет отличительную черту века нашего, века восстания сынов на отцов, не только не обещающего обществу благоденствия, но грозящего ему близким падением, смертию.

Статья, описывающая это пожертвование, состоит из 5-и пунктов, содержание коих мы здесь выписываем, желая раскрыть, уяснить все значение завещанной жертвы, сознаваясь в своем бессилии сделать это достойным такого приношения образом.

1-й пункт показывает, что в это пожертвование завещатель положил всю свою душу, что с его стороны это не было отдачею по смерти того, в чем не было нужды при жизни; это не денежный дар, даваемый без всякого участия души, которым покупается право на равнодушие и бездействие и коим откупаются от участия мыслию, чувством и делом в жертве. Жертва же, о которой мы говорим, была приношением человека, испытавшего предварительно нужды учреждения, недостатки его, познавшего самые причины оных, но не осудившего учреждение, а пополнившего своим завещанием недостатки, открытые в нем, сочинениями, к его специальности относящимися, и указавшего тем путь к пополнению их вообще. — Тогда как большинство, не входя в нужды учреждения, не давая ему ничего, казнит его за все. В настоящее время мы имеем целое сословие (ученое и интеллигентное), считающее своею великою, святою обязанностью судить живых и мертвых. Если это последнее отношение, осуждение наместо избавления от нужд, заслуживает названия антихристианского, то приношение Н. Д. Лодыгина будет точным подражанием самому Христу, вселившемуся в нашу кожу, испытавшему наши нужды, пришедшему спасти, а не судить мир, и тогда не осужденные тем, кто имел право судить, сами себя осудим.

2. Пожертвование собственным трудом. Он не только принес дар свой Музею, но он сам совершил предварительно весь — сколько это возможно — труд приема, явив в этом деле образец труда высшего, не по принуждению, из-за платы или награды совершаемого.

3. Пожертвование своими познаниями — это советы, даваемые им тем, которые занимались в Музее предметами, близкими к его специальности. Такая педагогическая деятельность, весьма полезная для большинства занимающихся в Музее, сделала бы Музей высшею школою, если бы успел он соединить в себе специалистов — советодателей по всем отраслям знания и дела.

4 пункт рассматривает пожертвование как выражение нравственного чувства, родственной любви, не ограничивающейся своими детьми, — пожертвование приносится всем сынам, как одному сыну. В этих четырех пунктах говорится о любви отцов завещающих.

5. Этот пункт говорит об обязанности сынов, об эвхаристии, не ограничивающейся ни изображениями умерших в храме, ни внесением их в синодик, ни портретами, ни биографиями в Музее, ибо религионизация есть такое выражение благодарности (евхаристии), или любви сынов, которое не может удовлетвориться идеальным выражением в храме и музее, удаленных от праха умерших, а требует реального выражения на кладбище, ибо Музей, созидаемый любовью отцов завещающей и любовью сынов исполняющей (т. е. душеприказчеством), есть выражение любви посмертной, любви, не ограничиваемой смертью, любви, следовательно, наибольшей, которая была бы, однако, лицемерною, если бы ограничивалась памятником могильным и поминовением на нем и не дошла бы до всеобщего оживления.