Н. П. ПЕТЕРСОНУ

26 марта 1892. Москва

10-го октября я предложил, а Соловьев охотно принял на себя «литературную обработку» — как выразился Соловьев в позднейшем письме, назначив 12-ое октября для совместной работы, — идеи о том, что все выработанное знанием в орудие войны и, вообще, истребления, может быть употреблено на спасение от голода, что война может быть заменена регуляцией, которая способна не уровнять, а обратотворить сословия и народы, чего нельзя достигнуть никакими революциями; что нынешнее время, время сближения двух народов (России и Франции) указывает, что выработка плана этого святого общего дела может быть произведена всенаучным съездом ученых двух народов, совместно или предварительно с всенаучным книжным обменом, в котором одном вс¸-таки было более действительного сближения, чем в мнимом соединении церквей, в соединении только в догмате и даже не в обряде, не говоря уже о соединении в жизни. Но индивидуализм, в котором Соловьев обвиняет христианство, взял верх над первым добрым порывом и в самый день 12-го октября он отказался от общей работы, а результатом отдельного его труда и был реферат «О причинах упадка средневекового мировоззрения», читанный 19 октября. В этом реферате отведено было последнее место плану объединения в деле спасения от голода, который выражен в самых общих чертах, даже не как план, а как внешний факт; опасность должна соединить, говорит он, верующих и неверующих для спасения земли от омертвения и себя от смерти¹. Только поставив на последнее место факт спасения от голода, стало возможным громить средневековое мировоззрение, т. е. прошедшее и настоящее христианство, за индивидуализм, или рознь, за догматизм и спиритуализм, когда оно (христианство), не имея орудия для соединения и обращения мысли (догмата) в действие, в действительное возвращение жизни, души праху умерших, и не могло, конечно, освободиться от догматизма, индивидуализма и спиритизма. По этой же причине реферат стал объявлением войны, а не приглашением к соединению. Возникшая вслед за чтением грызня в газетах названа Соловьевым в письме ко мне² публичною жизнью, за отречение от которой он корит псевдо-христианский индивидуализм, а также и меня.