Н. Ф. ФЕДОРОВ, Н. П. ПЕТЕРСОН — В. А. КОЖЕВНИКОВУ

21–23 ноября 1898. Воронеж

21 ноября

Глубокоуважаемый Владимир Александрович!

Вчера мы были на лекции знаменитого профессора Комаровского, который был приглашен читать в пользу Публичной Библиотеки и читал о разоружении¹; вся лекция его заключалась в жалобах на чрезвычайные расходы, к которым приводит милитаризм, миллионы и миллиарды так и сыпались, подобно тому как Буква сыпал их в Лиссабоне (№№ 8165й «Нов<ого> Вр<емени>». «Среди газет»)². По мнению лектора, милитаризм должен привести или к войне, или к банкротству, т. е. к потере жизни или к потере богатства (мануфактурных игрушек и безделушек), и оказывается, лучше уже война; вот тут и говорите о возвращении жизни, о воскрешении, о ценности жизни. Способы смягчения тягостей милитаризма поистине изумительны: признавая вооруженный мир в высшей степени тяжким, он предлагает державам заключить договор о продлении такого состояния на семь лет с тем, впрочем, чтобы больше вооружений не увеличивать; договор этот должен быть заключен только между европейскими державами, за исключением Турции, которая не принимается, так как не может считаться европейскою державою³. Америка тоже может делать, что ей угодно; да и войнолюбие европейских держав ограничивается лишь одною Европою, а в Азии, Африке, в Австралии разрешается воевать, сколько им угодно, употребляя армии из туземцев под командою только европейцев. Таким образом, воевать воспрещается только России, у которой таких войск нет, — этот вывод делается, конечно, не лектором, который только не объяснил, как может воевать Россия, не имеющая особых войск из туземцев. Приводя в своей лекции мнения французских писателей, лектор в конце лекции упомянул и о русском писателе, напечатавшем статью, в которой предлагается употребить войско только на вызывание искусственного якобы дождя⁴; но лектор находит неприличным оружие, предназначенное для истребления, обращать в орудие спасения; и, не отвергая возможности спасения, он находит нужным создать для этого новые такие же орудия, истратив на них новые миллионы. Впрочем, упомянул профессор о статье «Нового Времени» не без предварительного внушения, и то мнение, которое высказал он о статье, оказалось совершенно сходным с мнением Вашкевича⁵, который стоит во главе попечительного о Библиотеке Комитета. Вашкевичу статья была тоже прочитана, и он нашел войско недостойным того великого дела, о котором говорится в статье. По этому случаю Вашкевичу готовится письмо⁶, копию которого пришлем и Вам.

Николай Федорович приносит Вам глубокую благодарность за изумительно скорое исполнение просьбы Родзевича⁷ и просит извинения, что до сих пор не благодарил Вас за это... Известно ли Вам, что Ваша книга⁸ рекомендована во все средние учебные заведения; а между тем, как известно, в продаже ее нет. Как Вы думаете в этом случае поступить? Зверева мы не видали и не знаем, извещал ли он Вас об этом⁹.

Мы ждем от Вас, что Вы напечатаете, наконец, стихотворение, посвященное Соловьеву еще в прошлом году¹⁰.

Возвращена ли редакциею «Московских Вед<омостей>» заметка о памятнике Александру II и получена ли Вами заметка из Воронежа о памятнике Александру III-му, и читаны ли они Жуковскому¹¹, а если читаны, то произвели ли какое-либо впечатление, и какое именно? Хотели послать Вам напечатанными статьи о «Саратовском Дневнике»¹², Вашу статью¹³, но до сих пор не добьемся напечатания. И ректор до сих пор молчит со статьею о картине «Первосвященническая Молитва»; передана ему и заметка, приглашающая духовенство к содействию делу, начатому циркуляром 12 августа, и он выразил большое удовольствие, выслушав заметку, просил оставить ее у него, но какое сделает из нее употребление, не известно¹⁴. Интересно бы узнать, проник ли в народ слух о циркуляре 12 августа?

Николай Федорович и я покорнейше просим Вас передать нашу глубокую благодарность Ивану Михайловичу¹⁵ за покупки, которые привез Никол<ай> Федор<ович> моим друзьям; в этот второй раз они произвели еще больший восторг, чем в первый; а одна вещица задала довольно большую работу, прежде чем догадались об ее назначении...

Написано довольно много, между прочим по вопросам, которые должно было бы поднять на предстоящей конференции мира; написано письмо Энгельгардту по поводу его статьи в «Н<овом> Врем<ени>» о Толстом¹⁶, но еще не послано; а теперь Никол<ай> Федор<ович> хочет заняться составлением проповеди ко дню Тезоименитства Государя Императора (6-го декабря)¹⁷.

Николай Федорович просит Вас передать его чрезвычайную благодарность И. М. Ивакину еще за присылку снимков; и спрашивает, получили ли Вы от него письмо Толстого¹⁸; если получили, то пришлите, если возможно, копию этого письма, которую хотим послать Энгельгардту, — и если Вы найдете, что послать можно. Кончен ли французский перевод статьи «Нов<ого> Вр<емени>» и послан ли? Напечатана ли эта статья в журнале Стэда?..¹⁹ Много и еще вопросов и просьб и к Вам, и к Ивану Михайловичу, но Ник<олай> Федор<ович> находит, что и написанного слишком много, даже бессовестно много.

23 ноября

Вы уже оказали большую пользу Воронежскому Музею²⁰ и можете оказать еще большую. В Воронеже существует обычай приглашать для чтения лекций в пользу разных учреждений. Мы полагаем, что автор «Философии Веры и чувства», сочинения, получившего одобрение Мин<истерства> Народн<ого> Просв<ещения>, автор «Св. Софии» и «Цареградского Музея»²¹ мог бы и даже должен бы был принять предложение, если оно будет ему сделано, прочитать лекцию по предмету, им избранному. Мы же с своей стороны примем надлежащие меры, чтобы такое предложение Вам было сделано, если, конечно, Вы наперед обещаете принять предложение. Предметом лекции мы просили бы Вас сделать предстоящую Конференцию об умиротворении. Кроме пользы Музею, самая лекция о конференции могла бы провести мысль, которая чрез печать едва ли может быть проведена... А между тем для многих будет, как говорят ныне, симпатична мысль открыть конференцию принятием всеми участниками обязательства ввести всеобщее обязательное образование в представляемых ими государствах, и притом в связи с всеобщею обязательною повинностью, обращая самую военную службу в способ знания природы. Можно оговориться, конечно, что Вы не специалист по международному праву, а хотите лишь высказать свое мнение по делу, которое не может не быть близко всякому человеку. Желание видеть Вас в Воронеже навело Никол<ая> Федор<овича> на мысль, чтобы Вы читали в Воронеже о Конференции, о которой у него приготовлен большой материал, для разработки которого Вам надо бы приехать дня за два до лекции. Приезд Ваш был бы для нас большим праздником. Можно даже прочитать не одну лекцию: Иванов, известный автор платы за цитаты, будет, говорят, читать целых три дня — о Белинском, Чернышевском, Добролюбове и проч. и получит за это 250 рублей²², и гр. Комаровский трудился здесь не безвозмездно, он получил 70 рублей за лекцию, обработкой которой, очевидно, совсем не занялся.

Николай Федорович свидетельствует Вам свое глубокое почтение и просит засвидетельствовать его почтение Вашей мамаше²³, гг. Северовым²⁴, Ю. П. Бартеневу, Надежде Степановне²⁵, здоровье которой его беспокоит, и И. М. Ивакину. Прошу и от меня низко кланяться Ю. П. Бартеневу и И. М. Ивакину.

Желая Вам доброго здоровья и возможного в мире благополучия, остаюсь глубоко Вас уважающий и душевно Вам преданный Н. Петерсон.

Прилагаем копию письма, посланного Вашкевичу. Извините за неопрятность письма, переписывать решительно нет времени.