Н. А. ЭНГЕЛЬГАРДТУ

После 3 марта 1899.

Энгель наконец откликнулся, после, однако, настойчивых требований возвращения посланных ему статей. Прямого и подробного разбора их он, однако, не дал, ссылаясь на угнетенное состояние духа, произведенное последними событиями. Признав мистицизм великого писателя (Достоевс<кого>) больною стороною его духа, он себя причислил к приверженцам строгого критицизма Канта¹, а нас, следовательно, как признавших себя приверженцами Достоевского, <признал> мистиками и противниками критицизма.

Полагаю отвечать так: Мистицизм признаем болезненным явлением², а Критицизма держимся гораздо строже самого Канта, который в Критике практического разума признает то, что не допускает в Крит<ике> чистого (теор<етического>) разума, то, что должно быть предметом общего действия, перенесено [у него] в область веры. Мы же признаем лишь доказательства от опыта, от общего дела, от практического разума, только не так узкого, как у Канта. Чтобы практический разум соответствовал теоретическому, был бы делом, исполнением идеала (Бога, по Кр<итике> чис<того> разума), нужно человека из орудия слепой силы, вытесняющего своих отцов, обратить в орудие Бога, возвращающего жизнь отцам. Называть это дело «задачею», а не Священным долгом могут только блудные сыны, а считать эту задачу «обширною» могут лишь живущие в розни. «Мне кажется, — говорит Энгель, — задаваться столь обширною задачею, как воскресение бывших до нас^*, значит переходить пределы, которые поставлены духу человеческому его самокритикою»³. Что же это за самокритика, которая поставляет пределы долгу, труду, делает дух бездушным? Очевидно, эта критика подкупленная, а чем <она> подкуплена, можно видеть на всякой промышленной Выставке: <она подкуплена стремлением> жить для блага, даваемого фабрикою. Неподкупленная, беспристрастная критика, обращая все знание, науку в вопрос о причинах немирного состояния мiра (милитаризма неба и земли), признает только, что нет вражды вечной и безусловной, а устранение временной, конечной, как бы обширна она ни была, считает долгом разумных существ, таких, у коих дело с мыслью, теория с практикою не расходятся. Отказывая человеку в исполнении этого долга, Вы оставляете людей осужденными убивать друг друга, убивать постоянно, понемногу, в чем и мы виновны против Вас, возражая и причиняя этим хотя малейшую неприятность. А что всего хуже, просить прощения бесполезно, ибо лишать жизни понемногу мы можем каждый в отдельности, а возвращать жизнь, — что возможно лишь в совокупности, — запрещает самокритика. Верить же в возможность прощения — значит впадать в мистицизм, потому-то покаяние есть таинство. Разве раскаяние уничтожает то зло, которое уже сделано? Только воссоздание исправляет зло. Итак, наше <учение> есть чистейший Критицизм без компромисса, допускаемого практич<еским> разумом Канта. Оно есть позитивизм без «непознаваемого», хотя деятельность, требуемая от нас, не выходит из области временного и условного, ибо нет зла вечного, а устранение временного есть наше дело, наш общий долг, как орудий Безусловного. В религии мы не отделяем догмата от заповеди; в философии отрицаем всякий догматизм. Наше учение не догма, а метод, в противоположность мистицизму, который есть догматизм без всяких доказательств; наше учение соединяет в себе веру с безусловным неверием.

___________________

Если кому нужна Самокритика, то именно Канту и особенно Фихте, ибо отрицание действительности мира значит признание себя лишь мыслящим сословием, а вовсе не отсутствие действительного мира. Самокритика прямо противоположна познанию самого себя, т. е. знать только себя; ибо и критика есть осуждение и отрицание всего и всех, а потому и самокритика должна быть осуждением и отрицанием себя, т. е. покаянием, смирением, а не гордостью.

Вопрос об отношении «проективного» к субъективному и объективному заслуживает гораздо более внимания, чем вопрос об отношении субъективного к объективному^*. Последний, исключающий, или, вернее, отличающийся отсутствием проективного, есть выражение нынешнего глубоко безнравственного состояния мира, обрекающего громадное большинство человеческого рода на темноту невежества, а меньшинство на бездействие, а то и другое, т. е. весь род человеческий, на бессилие, на подчинение его слепой силе, на вечное несовершеннолетие. Вопрос об отношении субъективного к объективному, на который так много было положено труда, тем не менее не разрешен и не может быть разрешен сам по себе, а требует внесения проективного, которое возглавливает всех, объединяет всех в деле познавания слепой, умерщвляющей силы. Для проективизма небо не может быть лишь предметом созерцания и умершие не могут <быть только> предметом бесплодного сожаления.

Вы говорите в своем письме о Самокритике. О науке под таким названием мы не слыхали, но если эта наука говорит о господстве (нынешнем) слепой силы над разумною, то непризнающих такого господства мы не знаем, кроме разве поэтов (на тему Прометея); или же если <само>критика опровергает возможность мистичес<кого> воздействия, вроде заклинаний, на природу, то и такая наука нас не касается. Если же Самокритика находит невозможным объединение всех в труде познания слепой силы природы, носящей в себе голод, язвы и смерть, то такой науки, ни ее литературы мы совершенно не знаем.