Н. П. ПЕТЕРСОНУ

30 июня 1902. Воскресенск

Глубокоуважаемый и дорогой друг

Николай Павлович,

Купанье вынужден был прекратить после нескольких попыток, сопровождавшихся желудочною болью. Теперь началась глазная боль. Тем не менее 5-ть писем написал о Вакаре¹, его интересном мнении, но послать ни одного из <них> не решился², видя Ваше крайнее к нему пристрастие. Согласитесь, мог ли я ожидать, что Вы назовете интересным мнение, которое, признавая необходимость общего дела для объединения (союза любви), отвергало <бы> такое дело, которое не только общее для всех, но родное и дорогое лично каждому, т. е. воскрешение. Конечно, такое отрицание могло бы быть в высшей степени интересным, если бы сопровождалось какими-либо объяснениями, но отрицание голословное, не удостаивающее даже опровержения, презрительное не делает чести Вашему председателю. Насколько выше его духовенство, как видно из статьи Циркунова, — за присылку которой приношу Вам благодарность³, — которое также не опровергает, но и не отрицает голословно. О каком деле говорит Ваш оракул, указывая на одно лишь только свойство — общность, т. е. что дело <это> должно быть Общим для всех, тогда как, найдя десять свойств дела, которое может иметь силу соединить всех в неразрушимый союз братства, я не считаю исчерпанным определение этого дела.

Положим, для меня ясно, что Вакар, признавая всеобщую любовь высшею целью, не видит, что этим самым Воскрешению придает «безусловную нравственную необходимость», всеобщую обязательность, из воскрешения делает долг, категорический императив. Но приятно ли для Вас будет слышать, что Ваш друг сам не понимает, что говорит. Но, не делая опровержений, он вынуждает меня в нем самом отыскивать причину его отвращения и презрения к делу воскрешения. Однако причину этого отвращения нахожу я не в личном его характере, а в свойствах того класса, к которому он, да и мы все, принадлежим, т. е. [к] блудным, а не человеческим сынам. Помните ли Вы вопрос: «Почему Христос воскрес в душах галилейских рыбаков и умер в душах или отвлеченных, бездушных умах книжников?» Припомните о двух скептицизмах. Сюда нужно присоединить мало известный Вам вопрос: О двух разумах, или о двух невежествах и двух сословиях, мертвом и не действительно, мнимо оживляющем. Отрицание воскрешения есть необходимая принадлежность первого сословия, блудных сынов, которые, оставивши землю, даже не только щепотки праха не захватили с могилы отцов, но отрясли прах от ног своих, отрекаясь от отцов и от Бога отцов. Воскрешение есть самое естественное дело для природы разумной, как для слепой рождение и смерть. Сама природа у всех народов (т. е. везде и всегда), сознав, что она, рождая, умерщвляет, поставила себе долгом воскрешение. Когда же сословие, которое всех судило и осуждало, не зная ничего выше себя, обратится к самому себе критически, то оно узнает, что и самое происхождение его преступно. Может быть, и Вам покажется странным призыв или приглашение к этому сословию, посыпав главу тем прахом, который они отрясли от ног своих, возвратиться к могилам отцов. Природа не знает отвлеченного гуманизма. По природе люди действительно сыны. Почему же природа, в лице сынов пришедшая к сознанию и объединению, не может восстановить то, что она же утратила в эпоху своей слепоты? Притом еще без воскрешения бывшего, т. е. прошедшего, нельзя постигнуть и обладать настоящим, т. е. воскрешение есть безусловная необходимость и для знания. Почему все эти вопросы не заслуживают опровержения? Обращались ли Вы с этими элементарными вопросами к г. Вакару и что он на них отвечал? Вы надеетесь на уяснение этого учения, а я желал бы знать, что Вы находите в нем неясного? Не забудьте, что оно (учение о воскрешении как деле) Вам известно в том лишь виде, в каком оно было два с лишком, а вернее, три года тому назад. Две-три статейки, напечатанные нынешнею зимою в «Асхабаде», не имеют никакого в этом отношении значения. Я не знаю, в чем Вы видите неясность; для меня эта неясность заключается в плохом моем изложении, в слоге, да в краткости, по причине чрезвычайно<го> богатства самого предмета, не дающего возможности долго останавливаться на каждой частности. Вероятно, даже наверное, и настоящее письмо Вам покажется неясным и по тем же, конечно, причинам.

Приглашая Вас сюда, я должен принять во внимание и следующее очень важное обстоятельство. Вещь не невозможная, что все, что я могу Вам сообщить здесь, покажется для Вас неубедительным, тогда, хотя Вы денежного ущерба не понесете и притом, после трехлетнего пребывания на окраине, Вам не окажется особенно неприятным побывать внутри России, тем не менее труд путешествия не получит надлежащего удовлетворения. Нельзя ли соединить Ваше путешествие с какою-либо личною для Вас пользою? Подумайте. Если, после зрелого обсуждения, Вы решитесь приехать сюда, то, по получении настоящего письма, напишите, когда именно думаете выехать и в какой приблизительно день можно Вас ожидать. — Засвидетельствуйте мое глубочайшее почтение Юлии Владимировне и всем Вашим, когда увидите их. Я очень завидую им, пользующимся морскими купаньями, тогда как я лишен возможности пользоваться речными, все-таки возбуждающими бодрость в теле и душе.

P.S. Поищите у себя, в своих бумагах гранку газеты «Дон», на которой было напечатано возражение «Курьеру» и «Саратовскому Листку» по поводу статьи «Нового Времени» о «Разоружении»⁴, и привезите с собою, если отыщете. Искренно уважающий и любящий

Н. Федоров.