В. А. КОЖЕВНИКОВУ

1 июля 1903. Воскресенск

Глубокоуважаемый и дорогой Владимир Александрович

Намерению г. Петерсона сделать систематическое изложение всего учения я готов оказать всякого рода содействие, если он даст к тому возможность, присылая предварительно свои статьи чрез Вас для прочтения. Я весьма охотно сделаю все от меня зависящее, чтобы статьи получили надлежащий смысл. Я даже желал бы, чтобы он ускорил эту присылку, потому что чувствую, что слабею с каждым днем.

Только напрасно г. Петерсон думает, что Перцов будет печатать его статьи, чего он и не обещает. Вы, конечно, не читали письма Перцова, с которого прислали мне копию¹, и потому делаю буквальные выписки из копии: «Вероятно, что если не вся (т. е. статья, о которой говорил Петерсон в письме к Перцову), то частью она могла бы быть у нас помещена». — Что же могло бы быть у Вас помещено? — спрашиваем г. Перцова. Ответ: «Если Вам известен наш журнал («Нов<ый> Путь»²), то Вы и сами легко определите, чтo; к нему подходит». — Что же к нему подходит? — спрашиваем его. Ответ: «Некоторые из Ваших мыслей поразительно совпадают с идеями Розанова, Мережковск<ого>... — ближайших сотрудников Журнала и главнейших выразителей современного религиозно-философс<кого> движения в России». Очевидно, что г. Перцов предлагает г. Петерсону, если вся статья до поразительности не совпадает с идеями Розан<ова>, Мережковс<кого>, то сделать выборку подходящих мест. После такого изумительно превратного понятия, которое составил себе Перцов из статьи, присланной ему Петерсоном, писать отдельные статейки стало преступно. Совершенно понятно, что Петерсон задумал составить полное систематическое изложение учения, но совершенно непонятно, что он хочет послать [его] Перцову, который не только не обещает напечатать полностью, но даже предлагает посылать только то, что согласно с направлением журнала, что «поразительно сходно с идеями Розанова и Мережковского». Как только [же Перцов] узнает о поразительном несходстве, даже самой полной противоположности учению Розанова и Мережковского, то и откажет в печатании.

Ходячее мнение приписывало «Новому Пути» безусловную терпимость³, так что он допускал и Розанова, и Мережковского, а оказывается, что «Новый Путь» есть орган «главнейших выразителей современного религиозно-философского движения в России» и только поразительное согласие с идеями этих великих людей (т. е. Розанова, Мережковского и совершенно неизвестного мне Романова (Рцы)⁴) может открыть врата «Нового Пути», т. е. или сам Петерсон, ради «Нового пути», должен разрушить свой труд, или им предоставить разрушение его. Я твердо уверен, что Петерсон не станет искажать учения из угодливости Перцову. Петерсону, по моему мнению, следовало бы прямо объясниться с Перцовым, и потом посоветуйте составляющему полное изложение [учения] дать этому изложению название «Старый путь» или «Наидревнейший путь», ибо это учение родилось с первою утратою сынами или дочерьми родителей. Еще лучше дать название: Пасхально-Кремлевский, т. е. Кладбищенский вопрос^* (и первые опыты оживления)⁵. Обращаясь с таким вопросом к интеллигентам, живущим самообманом, старающимся забыть о смерти или, думая только о себе, забывая о всех, признать смерть чем-то очень хорошим, [мы понимаем их] несовершеннолетие, из которого можно было бы и не выводить, если бы время, сама История не призывали к делу всех, как единственному средству, условию спасения. Истощение земли идет быстро. Рост человеческого рода кончен. Все части земли более или менее населены и приведены в такие сообщения, что для человеческого рода в его совокупности стало возможно действовать на всю землю как кладбище^* в ее целости. С другой стороны, давно пора бросить ребяческий вопрос о бедности (притом, недействительной) и богатстве (мнимом — мануфактур<ные> игрушки), т. е. социальный вопрос, и подумать о смерти голодной, холодной (т. е. о действительной бедности) и о смерти вообще, о всех умерших, для которых все живущие суть, во 1-х, пережившие, преступность чего интеллигенты не понимают по своим закоренелым предрассудкам и суевериям; во 2-х, все живущие еще суть сыны (рожденные), а потому умершие для них не чужие, что тоже не понимают интеллигенты, ставши блудными сынами, заменив Сыночеловечество Гуманизмом, ничего не говорящим и потому хорошо скрывающим долг к отцам;№ в 3-х Сыны, одаренные Разумом.

А еще прежде нужно произнести строжайшее осуждение, проклятие, анафему на иносказание, метафоры, символы, аллегории. До сих пор в них учение о воскресении имело самых страшных врагов. Затем, указав, для чего нужно «жить не для себя, не для других, [а со всеми и для всех]», вновь повторить заклятие на иносказания. Наконец, нужно твердо установить, что великое дело воскрешения совершается в посюстороннем мире, хотя поприщем его служат все миры вселенной. Не искать вдали, что находится вблизи (т. е. отрицание Мистицизма). Признать же, подобно Мережковскому, действительность в том, что доступно только эпилептикам, алкоголикам, — есть верх безумия.

По-видимому, первое условие для вступления в «новый путь» есть вражда к Православию. «Новый» значит «Неправославный». Гораздо лучше иметь дело с Гарнаком⁶ — явным врагом Православия, чем с Перцовым. Гарнак был бы очень доволен, если бы узнал, что в России есть учение, отождествляющее «Православие», столь ему ненавистное, с «Пасхою» как отрицанием самого великого зла — смерти и признанием Воскресения самым великим благом^**. «Я — воскрешение и жизнь»⁸, —говорит признаваемый нами главою Церкви, т. е. главою всех сынов человеческих в совокупности, воинствующих всеми силами ума и воли, т. е. общим действием, не против себе подобных, а против силы темной, слепой. Такое учение о том, что должно быть и чего еще нет, немецкий профессор признает, конечно, исчадием Православия, которое никак не может примириться со столь, по-видимому, любезною Гарнаку смертью, что даже под землею ищет нетления, а между тем могло бы довольствоваться мануфактурными игрушками, в наделении коими всех и состоит, по-видимому, Царство Божие, по воззрению западному.

В протестантизме я всегда видел начало отрицания религии, а в Гарнаке вижу конец. Теперь, по-видимому, наступило время для Православия... Но иерархия наша вполне доказала свою неспособность даже защищаться, а светские люди, подобные Вам, не станут заниматься такими пустяками. В последнее время я вполне примирился с окончательною гибелью учения о том, что «мы должны делать в совокупности» (чтобы управлять земною планетою в ее целости, а затем и всею природою в ее полноте), но из письма Перцова узнал, что не все погибнет, останется память об этом учении как о каком-то метафизическом вздоре, а не проекте всемирного дела, останется позор якобы поразительного сходства с Розановым и Мережковским!!

Вероятно, учение о Духе Святом, как образце для дочерей человеческих⁹, вызвало подозрение в сходстве с розановским сексуализмом. Но в понятии о дочери заключается исключительно долг к родителям, отрицающий вполне все половое.

Свидетельствую мое почтение Марии Григорьевне и Анне Васильевне.

Предан<ный> Н. Федоров.

1-ое июля

1903