Начало
БИБЛИОТЕКА  РУССКОГО  КОСМИЗМА  —   Н.Ф. ФЕДОРОВ  //   БИБЛИОГРАФИЯ


Поиск
 ПРЕДИСЛОВИЕ   I  II   III  ТОМ  IV  —  О Ф.М. ДОСТОЕВСКОМ, Л.Н. ТОЛСТОМ, В.С. СОЛОВЬЕВЕ  —  ПРИЛОЖЕНИЕ


Н. П. ПЕТЕРСОН — К. П. ПОБЕДОНОСЦЕВУ19

14 марта 1881. Керенск

Милостивый Государь

Константин Петрович!

Событие 1-го марта заставляет меня обратиться к Вашему Высокопревосходительству с этим письмом. Всякий, кому дорого отечество, не может успокоиться лишь на том, что злодеи, лишившие нас Отца нашего, будут казнены. Необходимо глубокое исследование причин, порождающих злодеяния. При таком исследовании первым и кардинальным фактом является то, что злодеяние 1-го марта, как и все предшествовавшие ему, есть дело нашей интеллигенции вообще и нашей учащейся молодежи в особенности. Что бы там ни говорили наши газеты и журналы, для всякого искреннего человека несомненно, что оправдание Засулич, восторг при этом публики и литературы, убийство Мезенцева, Крапоткина, покушения на жизнь Дрентельна, Лорис-Меликова, события 2 апреля, 19 ноября, 5 февраля20, невообразимое по своим последствиям событие 1-го марта и проч. и проч.; и рядом с этим множество самоубийств, — все это не действия отдельных безумцев, но действительный, настоящий плод жизни нашего интеллигентного общества, достаточно свидетельствующий, насколько здорова эта жизнь, какого доверия заслуживает это общество, из среды которого слышатся, однако, возгласы о доверии к нему даже и после 1-го марта, даже по поводу события, совершившегося в этот день. Для меня несомненно, что никакая власть не в силах уничтожить того зла, которое коренится в образе мыслей, и не к насилиям, не к строгостям взываю я, — этим в настоящем случае не поможешь; прежде всего необходимо, чтобы мы сознали, наконец, ненормальность нашей жизни, ненормальность того состояния, в котором находимся, в котором находится наша интеллигенция вообще и наша учащаяся молодежь в особенности, необходимо, чтобы сознали наконец, что то состояние, в котором мы находимся, и есть истинная причина события 1-го марта и предшествовавших ему.

Основное свойство нашей интеллигенции — это потеря смысла жизни, совершенная бесцельность существования, отсюда и самоубийства, отсюда и измышления самых невообразимых целей, и в том числе — измышление цели осчастливить людей экономическим равенством, материальным благосостоянием, которое, по невообразимой путанице понятий, превозносится превыше всего, превыше чужой и собственной жизни, превыше тех, кого этими благами хотят осчастливить. Такая путаница понятий происходит прежде всего, конечно, от потери веры, от забвения завета отцов — Божественного Завета, и затем от того, что наша учащаяся молодежь оставлена на произвол судьбы, оставлена праздности, лишена всякого руководства. Студент университета может ограничиться одним заучиванием перед экзаменами лекций и окончить курс совершенным невеждой, как это в большинстве случаев и бывает. Необходимо преобразование университетов (понимая под этим именем вообще высшие школы), и преобразование это должно состоять в превращении лекций в занятия учащихся под руководством профессоров в библиотеках, в помещениях коллекций и собраний археологических, палеографических, этнографических и т. п., в лабораториях, физических кабинетах и вообще в музее. И в настоящее время Университеты устраивают у себя и библиотеки, и различные коллекции и собрания, но все это ни в какое сравнение с музеем идти не может, и устраивается при Университетах как какой-то не имеющий существенного значения придаток, занятия же в этих учреждениях для студентов не обязательны и происходят без всякого руководства со стороны профессоров; поэтому-то в библиотеках нередко собирались не для занятий, а для сходок; тогда как для большинства студентов и при самостоятельных занятиях необходимы руководство, помощь профессора, и при такой помощи многие из тех, которые в настоящее время кончают курс никуда не годными, развили бы свои силы (и быть может немалые) на пользу общую.

Наши высшие школы — университеты — развились не на нашей почве, и мы уже успели испробовать все возможные системы школ — английские, французские, немецкие и проч., и ни одна из этих систем не дала нам возможности предложить учащейся молодежи ничего, что бы удовлетворяло ее истинным потребностям, что давало бы исход, должное направление ее силам; и если силы нашей молодежи, оставленной на произвол судьбы, находят приложение в явлениях в высшей степени ненормальных, ненормальность которых имеет все градации от смешного до ужасного, винить в этом прежде всего мы должны себя, наше совершенное неуменье создать что-либо свое, нам пригодное; наше отвращение к самостоятельному труду дошло до того, что утверждают даже, будто ничего своего, нашего собственного, чего бы не выдумали раньше нас немцы, французы и проч., не только нет, но и быть не может. А между тем стоило бы только посознательнее отнестись к тому, что мы заимствуем у этих иностранцев, и мы увидели бы, что перенятая, например, нами у них высшая школа и там, у себя дома, была не произведением обдуманного плана, а родилась сама собою, можно сказать, бессознательно; только этим и можно объяснить, почему явились разъединенными такие образовательные учреждения, которые, чтобы произвести надлежащее, образовательное действие, необходимо должны быть соединены, весь смысл которых в соединении, так как отделение университета, или вообще высшей школы, а также ученых обществ от музея (разумея под музеем библиотеки, археологические, этнографические и т. п. коллекции и собрания) производит то, что библиотеки и все эти коллекции и собрания бесполезны, потому что при них нет руководителей, число же необходимых при них руководителей должно равняться всем профессорам и ученым различных специальностей. Иначе сказать — Музей (в Москве — Румянцевский, Оружейная Палата, Архив Министерства Иностранных дел и проч., в Петербурге — Императорская Публичная Библиотека, Эрмитаж и проч.), чтобы приносить возможную пользу, должен быть соединен с Университетом и учеными обществами. Такое соединение необходимо и для Университета в видах того, чтобы университетское преподавание было не чтением и слушанием лекций, сообщающих только общие взгляды и так же мало действующих, как проповедь, а самостоятельною под руководством профессоров и ученых работою учащихся. (Это и есть гевристический способ.) При таком преобразовании профессора будут библиотекарями относящихся до их предмета отделов библиотеки, хранителями различных коллекций, собраний, руководителями студентов в их занятиях; студенты же будут помощниками профессоров — библиотекарей и хранителей различных коллекций, обязанности по должности таких помощников поставят студентов в необходимость составлять каталоги, указатели и всякие такого рода пособия; и все эти занятия должны быть систематически разделены между студентами. При таком устройстве Университета-Музея совокупность профессоров и студентов представит живую библиотеку, живой музей, в котором не останется ни одной книги, ни одного предмета незнаемым, без употребления; и это даст такое движение, такой полет науке и жизни, возможность которого, быть может, до сих пор и не подозревали; а вместе с тем такие совместные занятия профессоров и студентов избавят первых от необходимости составлять красноречивые лекции, а последних слушать то, что они могут прочитать в книгах, из которых составляются лекции. При таком устройстве профессора будут патриархально руководить студентов в их занятиях, что, избавив тех и других от напрасной во многих случаях траты времени, установит между ними сердечные отношения, уничтожит самый неестественнейший из антагонизмов, антагонизм между старшим и младшим поколениями, уничтожит партии отцов и детей.

Пределы письма не позволяют развить мысли, заключающейся в сделанном здесь намеке на желательное преобразование университета и вообще нашей высшей школы, которая после события 1-го марта не может быть оставлена, было бы преступно оставлять ее в прежнем виде, — но если бы Вашему Высокопревосходительству угодно было выслушать меня, то смею надеяться, Вы признали бы, что этим преобразованием было бы положено начало не только нравственному, но и социальному, политическому и экономическому переустройству общества, что таким преобразованием Университета было бы положено начало созиданию человеческого общества по образу, данному нам в учении о Святой Троице, по которому единство не уничтожает, не поглощает самостоятельности личностей и самостоятельные личности не разрывают единства; в учении о Св. Троице представлено идеально именно то, к чему стремится человечество и не может достигнуть, т. е. чтобы личность не была поглощена, и вместе — чтобы личности пребывали в полном единстве, были «едино»: «Да будут все едино, — как Ты, Отче, во Мне и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Иоан. 17, 21).

В газетах передавали, что Ваше Высокопревосходительство приняли на себя труд разобрать бумаги Ф. М. Достоевского21; если это так и если Вы найдете заслуживающими внимания высказанные здесь мысли, то не сочтете ли возможным отыскать в бумагах Федора Михайловича рукопись, которую я отправил к нему в последней трети прошлого года; эта рукопись могла бы отчасти осветить то, что заключается в этом письме; я говорю отчасти, потому что эта рукопись есть только начало довольно обширного и не вполне еще завершенного труда22; но если бы Вас заинтересовала та тетрадка, которая должна найтись в бумагах Федора Михайловича, я мог бы выслать еще тетрадку, которая гораздо определеннее выражает мысли, заключающиеся как в этом письме, так и в рукописи, посланной Федору Михайловичу. Должно заметить, что в 1877 году я посылал Федору Михайловичу небольшую рукопись23, которая так его заинтересовала, что он прислал мне большое письмо от 24 марта 1878 года, в котором говорит, что мысли, изложенные в этой рукописи, он «прочел как бы [за] свои», и вместе с тем задает несколько вопросов; тетрадка, посланная мною ему в конце прошлого года, есть собственно начало, предисловие к тому труду, который будет ответом на заданные им вопросы. Письмо Достоевского ко мне я надеюсь предпослать труду, начало которому хотя и было положено более десяти лет тому назад, но который в том виде, как теперь, имел ближайшим поводом это письмо.

Только глубокое уважение к Вашей научной и общественной деятельности внушило мне смелость обратиться к Вашему Высокопревосходительству с этим письмом.

Вашего Высокопревосходительства

покорный слуга

Н. Петерсон.

1881 года,

14 марта.

Адрес мой: В г. Керенск, Пензенской губернии. Н. П. Петерсону. Секретарю Съезда Мировых Судей.

С. 515 - 518

вверх