В истории философии, наряду с типом мыслителя-первопроходца, открывателя новых, еще неведомых путей в мысли и духе, присутствует иной тип, вероятно незаслуженно оставляемый в тени. Это тип последователя, продолжателя. Для него, бескорыстного подвижника, приверженца того или иного учения, важно не столько «приходить с новым словом» (Достоевский), не столько высечь собственный завет на скрижалях истории и культуры, сколько отыскать в множественности «философий» то «последнее слово», что верой и смыслом ляжет в душе. А собственное творчество становится, скорее, подвигом служения, проповеди и дальнейшего раскрытия того учения, которое принял он как «путь, истину и жизнь».
Именно таким служением стали судьба и творчество Н. А. Сетницкого философа, эстетика, талантливого поэта, последователя идей Н. Ф. Федорова. Он родился 12 декабря 1888 г. в г. Ольгополе Волынской губернии в семье служащего Александра Филипповича Сетницкого. Окончил классическую гимназию и в 1908 г. поступил в Петербургский университет на отделение восточных языков. Впрочем, через год из-за материальных трудностей в семье ему пришлось перевестись на факультет юридический. В университетские годы в Николае Александровиче ярко обнаруживается стремление к целостности знания - черта, характерная для всех активно-эволюционных мыслителей. Помимо гуманитарных наук (истории философии, права, восточных языков) он прошел три семестра физико-математического факультета. Занимался политэкономией, делал доклады по теософии, проблеме религиозного сознания, интересовался психоанализом. Уже тогда основной темой его раздумий становится вопрос об идеале, о смысле исторического действия, о конечных целях его. С 1913 г. он много времени отдает службе - экономистом и статистиком в различных учреждениях. Появляются и первые специальные статьи: экономических и статистических работ Николай Александрович за свою в общем-то недолгую и непростую жизнь написал более ста. Но вот провиденциальная встреча: в 1918 г. на одном из собраний одесского литературного кружка (а Н. А. Сетницкий с 1917 г. обосновался в Одессе) он знакомится с Александром Константиновичем Горским, а через него - с учением «общего дела». С этого момента для обоих начинается долгий период общения и дружбы, пропаганды и развития идей Н. Ф. Федорова. Содружество этих двух людей, возложивших на себя апостольский крест, было, наверное, самой яркой страницей в истории федоровского движения. Сетницкий и Горский написали несколько совместных работ и никогда не заботились о том, кто именно из двоих поставит в конце свое имя (кстати, и сам Федоров никогда не выпячивал собственного авторства, понимая, что в его учении выразились чаяния многих и многих безвестно ушедших, канувших в потоке времени). Они были как первохристиане, ибо несли слово о «всеобщем спасении», о долге памяти и воскрешения постреволюционной эпохе, что отвергла Бога, возложила на свои плечи прерогативу «страшного суда» и огненным, карающим мечом классовой ненависти рассекла мир на спасенный пролетариат и проклятых буржуев. В написанных и опубликованных в те годы книгах, брошюрах, статьях стремились они растолковать обезумевшему времени, кто наш истинный, «общий враг», направить мощь затеваемых преобразований в русло борьбы со смертью, «организации мировоздействия», разумного управления силами природы. Об этом пишет Горский в очерках «Н. Ф. Федоров и современность», на этом настаивает Сетницкий в брошюре «Капиталистический строй в изображении Н. Ф. Федорова», книгах «СССР, Китай, Япония» и «О конечном идеале». Установка обоих - деловая, активная; все нацелено на то, чтобы уже здесь, сейчас, не откладывая, искать приступы к «общему делу». Особенно это было характерно для Н. А. Сетницкого. Любая работа - экономиста ли, статистика - виделась ему как бы в перспективе «высшей цели», «конечного идеала». В 1922 г. в Одессе он публикует небольшую книжечку под названием «Статистика, литература и поэзия». Перед статистикой, наукой специальной и прикладной, ставит он, ни больше ни меньше, задачу собирания и сохранения памяти, сначала о всех деятелях культуры и искусства, вне зависимости от масштаба их творчества, а затем, в пределе, и обо всех когда-либо живших и ныне живущих, о каждой конкретной личности.^ВВЕРХ 

В течение десяти лет (с 1925 по 1935 г.) Николай Александрович работает в Экономическом бюро Китайско-восточной железной дороги в Харбине, несколько необычном, смешанном русско-китайском городке. В то время это уже не советская территория, но еще и не вполне заграница. Занимается проблемами торговли и экономики Маньчжурии, читает лекции на юридическом факультете. А по ночам пишет - философские статьи, стихи на библейские сюжеты, просто стихи, где снова и снова в каждой строчке бьется «пеплом Клааса» долг воскрешения. В крошечной харбинской типографии всего за несколько лет ему удалось опубликовать очерки А. Горского о федоровском учении, совместную работу «Смертобожничество» (1926), ряд своих работ о Н. Ф. Федорове и главную свою книгу - «О конечном идеале» (1932). И все это на собственные средства. На собственные же средства он начал и переиздание 1 тома «Философии общего дела». А еще подготовил и издал в 1934 г. в Риге второй федоровский сборник - «Вселенское дело».

Как в свое время Федоров, Н. А. Сетницкий постоянно стремился увлечь известных тогда философов, писателей и ученых идеями борьбы со смертью, регуляции природы, подвигнуть одних на проповедь, других - на научные эксперименты, практическую деятельность. Писал Н. А. Бердяеву, Н. О. Лосскому, А. М. Горькому, посылал издаваемые им книги. Горький откликнулся тут же, ведь с учением Федорова был знаком давно и сердечно интересовался им. Но разве мог сделать что-нибудь реально даже он, сам - в тисках официального признания, в петле, в ловушке? Ведь это были уже 30-е гг., и тоталитарная машина стремительно набирала обороты, перемалывая чужие судьбы. Через несколько лет Горький будет окружен глухой стеной, фактически арестован в особняке Рябушинского. И Сетницкий, вернувшись из Харбина в неустроенность и зловещую пустоту московской жизни (да, зловещую, ибо многие близкие друзья томились в лагерях и ссылках), так и не сможет встретиться с «великим пролетарским писателем». Впрочем, сам Николай Александрович еще борется. Вместе с Горским, весной 1937 г. вернувшимся из ссылки, они начинают писать статью, надеясь пробить идеологизированные мозги и заматеревшие души, поистине, по слову Солженицына, бодаясь как теленок с дубом. Для Сетницкого это была уже последняя попытка. Вскоре он был арестован и расстрелян. Близкие Н. А. Сетницкого говорили, что в случае с ним семена федоровской проповеди попали в свое время на добрую почву. Юношеское паломничество души в поисках идеала совершалось еще до знакомства с «Философией общего дела» вдоль того же русла, по тому же пути - пускай и путано, сбивчиво, - по которому десятилетиями ранее шел его учитель. Учение «легендарного библиотекаря», воспринятое и пережитое глубоко и творчески, дало Николаю Александровичу необходимую перспективу, выстроило перед ним ту нравственную систему координат, в которой отныне разворачивалась его аналитическая, стремящаяся к ясности формулировок, к предельной высказанности мысль. Приняв учение «общего дела» целиком, без колебаний и сомнений, Н. А. Сетницкий особенно отмечает и развивает ту его сторону, которая связана с активным пониманием христианства. Основой его философских построений становится осмысление истории в эсхатологической перспективе, в свете конечного идеала.^ВВЕРХ 

Свою книгу «О конечном идеале» (Харбин, 1932) он строит как оправдание истории, как оправдание человеческой деятельности, утверждает возможность и необходимость участия всего человечества в «восстановлении мира в то благолепие нетления, каким он был до падения» (Федоров). В главке, которую мы предлагаем вниманию читателя, ведется полемика с работой известного юриста и философа П. И. Новгородцева «Об общественном идеале». Новгородцев утверждает, что наши социальные предприятия не совместимы с христианским идеалом Царствия Божия, что абсолют в условиях нынешнего несовершенного мира в принципе невоплотим, ибо стол: велика пропасть между идеалом и действительностью, что устраняется она лишь волей и усилием Божества, а никак не слабым и смутным человеческим действием.

Идеал «конечного совершенства» не может быть, по мнению философа, поставлен «целью общественного развития», человечество на своем земном пути обречено довольствоваться либо «суррогатами» «всеобщего счастья», либо неким предельно расплывчатым императивом «бесконечного совершенствования», вечно стремиться и никогда не достигать (вот уж поистине танталовы муки!) - и так вплоть до последних сроков.

Н. А. Сетницкий - противник столь пессимистического взгляда на историю. Напротив, последняя видится ему как богочеловеческий процесс преображения мира и человека, конечным пунктом которого станет воссоединение отпадшего творения с Творцом в славе и сиянии Небесного Иерусалима. Смысл истории - воплощение идеала, утверждение Царствия Божия. В своей полемике с П. И. Новгородцевым Н. А. Сетницкий прибегает к особому методу: опровергает ученого с точки зрения самой природы идеала - проективной, требующей своего осуществления в реальности.

Воплощение - центральный, определяющий момент в процессе становления, раскрытия идеала, иначе он вырождается в утопию, фантастическую мечту, бессильную в борьбе со злом и не умножающую добра. Это тот необходимый мост между идеалом и действительностью, прочное установление которого обеспечит истинный прогресс мира и человека, реальное их возрастание «в духе и истине». Неужели, спрашивает мыслитель, образ высшего, абсолютного блага полностью трансцендентен миру сему, пребывает в человечестве эдаким генералом на свадьбе, составляет предмет лишь созерцания, умозрения, религиозного чаяния, не помышляющего участвовать в его приближении? Неужели не излучается он в этот темный, падший, отчаявшийся мир, не возжигает в нем ответный порыв восхождения? Всякое же утверждение о непреодолимой для слабых человеческих сил пропасти между действительностью и идеалом способствует, по мнению Сетницкого, лишь производству всякого рода «дробных идеалов», сконструированных, так сказать, по мерке человека, а не по образу и подобию абсолюта. Именно такие «суррогаты» всеобщего счастья и заводили, считает мыслитель, историю в кровавые реки и кромешные тупики. И выход здесь может быть только один: утвердить «целостный идеал» Царствия Божия, предполагающий «полноту счастья» и «всеобщность спасения», конечной целью общественного развития, и - если возможно - дорастить до него все прочие «дробные идеалы», основавшие себя на компромиссах и всякого рода классовых принципах.

В постановке, утверждении, осуществлении такого идеала участвуют, по мысли Сетницкого, все силы и способности человеческого духа: наука, искусство, религиозное творчество. В книге «О конечном идеале», а также в небольшой брошюре «Заметки об искусстве», вышедшей в Харбине в 1933 г., Сетницкий развивает представление об образе - этом главном инструменте искусства - как о начале, которое по своему высшему заданию призвано активно влиять на действительность, формировать. пресуществлять ее. Образ в своем идеальном качестве становится «образцом действия» для человеческого рода. Вслед за Федоровым и Горским Сетницкий обосновывает необходимость перехода к литургическому, воскресительному искусству, образами-образцами которого станут «Небесный Иерусалим» и Христос, «идеал человека во плоти» (Достоевский), т. е. образы благого, чаемого порядка бытия и того «тела духовного», в которое предстоит облечься человеку.

С. 239 - 242