О ЗНАЧЕНИИ ОБЫДЕННЫХ ЦЕРКВЕЙ ВООБЩЕ И В НАШЕ ВРЕМЯ
(ВРЕМЯ СОЗЫВА КОНФЕРЕНЦИИ МИРА) В ОСОБЕННОСТИ  ^*  1

К запросам, заявленным к X-му Археологическому
съезду в Риге:

№127-й. С.А. Белокуров. «Граф А.С. Уваров статью об обыденных церквах (Древности, Труды Московского Археологического Общества, ч. I-я: Материалы для Археологического словаря, стр. 47-я) оканчивает вопросом: «Откуда взялось в России обыкновение строить обыденные церкви» ². Желательно было бы знать: было ли что-либо сходное, аналогичное с нашими обыденными храмами на Западе, и не оттуда ли они нами заимствованы, или же обычай строения таких церквей в годины бедствий есть наше самородное явление»; и

№132-й. С.С. Слуцкий. «Желательно знать, было ли что сходное с нашими обыденными церквами и на Востоке, не только у православных греков, арабов, коптов, но и у инославных народов, армян несториан, у индусов, китайцев, в Тибете, Монголии, Японии и т.д.» ³

Несколько слов о чрезвычайной важности этого древнейшего обычая, обычая построения обыденных церквей в годины бедствий, для нашего времени, в эпоху конференции мира ⁴, не может быть, полагаем, сочтено за уклонение от предмета занятий Археологического Съезда.

Обыденные церкви, как памятники единодушия и согласия, доказывают положительно, так же как конференция мира, превратившаяся почти в комиссию санитарного приготовления к войне, вместо умиротворения, доказывает отрицательно, что для человеческого рода возможен не мир, а союз для дела священного, общего, великого, от коего зависит самая жизнь, т.е. мир невозможен без союза. Такое дело и сделает невозможною войну. Союз народов возможен лишь в деле обращения орудий, употребляемых на войне, в орудия спасения от неурожая хлебов и от урожая болезнетворных зародышей (патогенных микробов), как об этом говорится в статье «Нового Времени» от 14-го октября 1898 г., №8129-й — «Разоружение»  ⁵. Такое внешнее умиротворение вовсе не чуждо Археологии, ибо нравственная задача этой великой науки состоит в том, чтобы, собирая и восстановляя памятники прошлого всех народов, соединить нынешнее живущее поколение, сынов-потомков, в любви к отцам-предкам, любви не мертвой, а животворной. Мы потому и называем Археологию величайшею и святейшею наукой, что без познания памятников и останков умерших, — познания не мысленного только, — невозможно объединение, братство живущих.

Строение обыденных церквей, будучи высшим выражением помочей и толок, есть произведение природы и всей истории русской земли, или континентальной части земного шара; вопрос же о них, поставленный Археологическим Съездом, относится и к ближнему и к дальнему Западу, к дальнему и ближнему Востоку, т.е. делается всемирным и вызывает на объяснение, что препятствовало или способствовало существованию обычаев, приведших к строению обыденных церквей, и что нужно, чтобы вызвать эти обычаи, т.е. чтобы умиротворение пришло во всей силе; по-строение обыденных храмов, одним днем строимых, есть образ умиротворения, ибо краткость срока, назначенного для построения, требует теснейшего внутреннего соединения, внутреннего союза для построения храма как внешнего выражения церкви. Этот обычай, обычай построения обыденных церквей, несомненно свойственный России, не указывает ли на призвание ее к делу умиротворения?!

Статья о храмах обыденных, и Спасообыденских в особенности, противополагает их, эти обыкновенно малые храмы, громадным средневековым храмам Запада, строившимся многие столетия и недостроенным по причине розни — или по недостатку единодушия, — противополагает их и громадным храмам Востока, которые хотя и доводились до конца, но как произведения гнета или ига. Таким образом, обыденные церкви отличаются от храмов Востока добровольностью, а от храмов Запада единодушием в деле созидания, что и выражалось, главным образом, в быстроте постройки.

Настоящую статью, говорящую о строении обыденных церквей, можно бы назвать «Об общине в самом действии», в работе, или труде, и притом в деле святом, в священнодействии, в литургии, так как при таком только действии община и бывает действительно общиною, т.е. единением, а не разобщением, внутренним общением без внешнего гнета, внутренним общением вместо внутреннего разобщения, сдерживаемого лишь внешнею силою. Только в деле может найти свое выражение и соборность, только в деле истинная соборность, а не в прениях, которые приводят к разъединениям; истинная соборность превращает догмат в заповедь, тем и утверждает его; таков догмат о Пресвятой Троице как образце или заповеди единодушия и согласия — умиротворения в деле всеобщем; только в смысле дела соборность и составляет истинное свойство православия, которое ныне есть печалование о розни и гнете; при объединении в деле устраняется то, что вызывает печалование, устраняется и рознь, и гнет; только при этом возможно будет жить не для себя только и не для других, а со всеми и для всех; жить же со всеми, т.е. живущими, — это братство, жить для всех, т.е. и для отцов, уже не живущих, — это отечество. Но чтобы жить со всеми живущими, т.е. с борющимися и гнетущими, или вытесняющими друг друга, не принимая участия в борьбе и гнете, или вообще в вытеснении, нужно, сочувствуя вытесняемым, не враждовать с вытеснителями, а чтобы избегать более и более борьбы и быть менее и менее гнетущими, нужно отказаться от стремления к центрам, из сел в города, а также и вверх, и участвовать лишь в спасении от общих всем людям бедствий, для чего уже не требуется ни борьбы, ни гнета. Должно жить не для себя только, но и не для других, а со всеми (братство) и для всех (отечество), потому что если жить не со всеми, а для других только, т.е. для некоторых, хотя бы и для многих, это значит, что, делая добро одним, будешь делать зло другим; должно жить со всеми живущими (братство), потому что большего уже нельзя, а меньшее безнравственно, и жить нужно не для обездоленных, что уже заключается в жизни со всеми живущими, а для тех, которые всего лишены и для которых все нужно сделать, т.е. для умерших, лишенных даже жизни; большего же дела, как возвращение самой жизни, быть уже не может, и потому это и есть самое высшее нравственное дело. Нужно не отказаться лишь от участия в борьбе и вытеснении, но и исправить все зло, которое причинила борьба, т.е. возвратить жизнь всем жертвам борьбы.

О народности в ее прошедшем и предполагаемом будущем и ответ на вопрос «Что такое Россия».

Не отрицая возможности существования и на Западе и на Востоке явлений, подобных строению наших обыденных храмов, особенно в древнейший период истории, подобно тому, как на Западе существовали общины, с которыми не в близком лишь отношении находится обычай строения обыденных (или обыночных) храмов, так как строение таких храмов есть сама община в действии, как это уже было сказано, — итак, не отрицая возможности чего-либо подобного и на Западе, и на Востоке, мы, однако, решительно склоняемся к тому, что обычай этот есть явление самородное и притом самое характерное, заключающее в себе самые существенные черты нашей народности; словом, вопрос о храмах обыденных есть вопрос о самой народности русской, о духе народном и об его проявлениях в делах хозяйственных, государственных и церковных — в прошедшем, а также и о предполагаемом проявлении этого духа в будущем; и время проявления этого будущего, надо полагать, наступает уже, будем надеяться, что циркуляр 12-го августа 1898 г. об ограничении вооружений ⁶полагает ему начало.

Для построения обыденных (однодневных) храмов нужна и община лишь однодневная, но самого глубокого, теснейшего соединения, соединения бескорыстного, беспорочного, святого... Община, артель, собор очень многими считаются отличительною чертою славянского племени; но и первая, и вторая, как и третий, говорят лишь о соединении сил и не указывают на цель этого соединения, в обыденных же храмах указывается самая цель соединения сил, и мы узнаем эту цель, если вместо храма, который есть образ, сень, символ ^** , прообразование, поставим действительность, ему соответствующую; ибо новый завет есть действительность — осуществление чаемого, осуществление не в мысли только, не в слове, не в художественном образе, но самим делом, осуществление чаемого («чаю воскресения мертвых»), т.е. исполнение делом — на самом деле — молитвы всех живущих о всех умерших. Таким образом, обыденные храмы есть не памятники лишь единодушия и согласия, но и предвестники общего дела спасения, или всеобщего воскрешения, которое в конференции, конгрессе или соборе и получит рано или поздно всемирный центр.

Смысл и значение построения обыденных храмов раскрывается, или становится понятным, при всестороннем рассматривании этого построения; можно же рассматривать его и с религиозной стороны, как выражение религиозного подъема, и со стороны психологической, показывающей, вопреки утверждению западных психологов, что толпа, соединившись в святом деле построения храма, очищается от пороков, делается хотя и на короткое время святою, церковью, имеющею одну душу, делается способною на действие, которое может выразиться и не в одних только болезненных явлениях, психических эпидемиях... Можно рассматривать построение обыденных храмов и как помочь или толоку, как коллективный или кооперативный труд; но вместе с тем это не юридико-экономическое, а чисто нравственное явление, и внесение в помочи и толоки юридико-экономических интересов только искажает их. Можно рассматривать построение обыденных храмов и с географической стороны; рассмотрение с этой стороны указывает на лесную полосу, воспитавшую людей, способных к постройкам, плотников, и давшую материал для созидания обыденных храмов, указывает и на те климатические условия, которые требуют наибольшего соединения сил для совершения работы в наикратчайший срок; указывает также и на степную полосу, воспитавшую «разрушителей построек», которые своими разрушительными набегами не допускали прочных построек и вынуждали к постройкам на скорую руку — скородомов, скорогородов и, так сказать, скорохрамов... В строении обыденных храмов участвовал и лес и поле (степи кочевников), зной лета и стужа зимы, словом, вся физическая и психическая природа континентальной глуби земной планеты... Рассматривая с исторической стороны, мы увидим, что обыденные храмы есть произведение Псково-Новогородской, пограничной с немцами, земли, а потом и Московской государственности. Сила, произведшая обыденные храмы, с наибольшею энергиею проявилась в спасении русской земли от смут, вызванных самозванцами; та же сила проявилась и в 1812-м году, хотя и с меньшим напряжением. Мы не будем, однако, рассматривать здесь каждую сторону отдельно, так как все они находятся в теснейшей между собою связи; укажем только на обыденные погребения странников общею помочью и толоками большей части Москвы, от царя и его семьи. (См. «Богословский Вестник» — 1897 г., № 2-й.) ⁷

Обычай построения обыденных храмов есть лишь наивысшее проявление наших помочей и толок, наивысшее выражение единодушия и согласия, обещающее великое будущее, когда единодушие и согласие будет проявляться не временно лишь и случайно, не в некоторых только отдельных местах, когда оно найдет приложение к великому общему делу, к всеобще-обязательному знанию, к знанию не пустому, а выражающемуся в общем деле, для которого, будем надеяться, конференция мира сделается центром, как об этом и было уже сказано.

В вопросах о храмах обыденных, обращенных к Западу и Востоку, заключается, или должен заключаться, и вопрос о помочах и толоках, т.е. вопрос о том — было ли что-либо подобное нашим помочам и толокам как на Западе, так и на Востоке. Хотя вопрос этот прямого отношения к археологии не имеет, но в вопрос историко-археологический он входит, и желательно, чтобы съезды не специализировали, а расширяли свои задачи.

Хотя в помочах и толоках ⁸единодушие и согласие проявляется в степени низшей сравнительно с проявлением его при построении обыденных храмов и прилагается не к такому святому делу, но зато в помочах и толоках единодушие и согласие выражается не в редкие лишь минуты, как при построении обыденных храмов, а постоянно, ежегодно, повсеместно, и притом как у русских, так и у инородцев, живущих в России ^*** . Впрочем, постоянство и повсеместность помочей и толок, так же как и действие в них начала нравственного, есть еще вопрос, который может быть решен только тогда, когда, во-первых, помочи и толоки будут выделены из массы юридических обычаев, к которым их неправильно относят, как это будет видно из нижеследующего; во-вторых, когда сведения о них будут собраны отовсюду и особенно из дальних, захолустных мест, в которых они еще не подверглись или мало подверглись влиянию городской жизни, из тех мест, где живы еще былины времен старых, а также и от старообрядцев; и в-третьих, когда сведения — таким образом собранные местными интеллигенциями — будут разработаны не экономистами и юристами, а психологами.

В Русской земле — в земле общин, мирских сходок, артелей, братчин (что отразилось в самом устройстве при храмах трапез, или схожих изб, для поминовений, для пиров в храмовые праздники и для сходок — «Богословский Вестник», 1897, № 2-й ⁹) вопрос о помочах и толоках, так же как и о храмах обыденных (вопрос психологии коллективной), есть вопрос самый существенный и коренной, и притом такой, который всей философии, всем частям ее, может дать иной вид, так как вопрос этот соединяет философию теоретическую и практическую в одну, в философию проективную; и это будет философия не субъективная и не объективная, и в ней не будет ничего, не относящегося к делу.

И помочь, и толока начинается призывом Бога в помочь и толоку. «Бог в помочь»есть обычное у нас, на Руси, приветствие всякому работающему; употребляется ли выражение «Бог в толоку», мы не знаем, и вопрос об этом также может быть поставлен в числе вопросов, на которые желательно получить ответы. Помочь и толока — слова однозначущие, и в одних местах толока имеет более обширный смысл, а в других помочь употребляется в более широком значении. В построении обыденных храмов помочь и толока возводятся в дело священное. Обыденный храм, как здание, есть произведение церкви в ее идеальном значении как общества, имеющего одно сердце и одну душу. Обыденный храм — это жертва, приносимая всеми и за всех... Но помочи и толоки и сами по себе не лишены священного значения: «работа миром за угощение» ¹⁰ — выражение неточное и не свойственное патриархальному быту, а работа миром есть произведение именно патриархального быта; но работа здесь не товар, а угощение — не плата, и тем не менее этот бесплатный труд есть труд плодотворный, спорый, и самое слово толочее значит спорее. Угощение при этом есть выражение благодарности, есть как бы евхаристия, ибо работа толочан и помочан, т.е. братская, мирская помочь, завершается братскою трапезою, которая напоминает то, что называлось агапе ¹¹. Помочи и толоки — явление не экономическое, если даже угощение и принять за плату, ибо не будет соответствия между работою и платою за нее, и работа при этом вполне добровольна. Нет в помочах и толоках ничего и юридического, ибо это не наем, нет при этом ни торга, ни договора. Что помочи и толоки суть явления чисто нравственного порядка, а не экономического или юридического, это доказывают особенно помочи бедным. Так пришли однажды ^****  на помочь к бедной вдове не целым, конечно, миром, а лишь несколько человек ¹². Бедная вдова не имела ничего, чем угостить, чем бы выразить свою благодарность помочанам, и когда они окончили работу, так им говорила: «Касатики мои, мне нечем вас попотчевать, не обессудьте. Пошли вам, Господи, свою милость, родителям вашим — царство небесное», — и повалилась в ноги помогавшим ей, которые и не ожидали, конечно, никакого от нее угощения. Вдова не ограничилась пожеланием милости Божией работавшим, а пожелала и родителям их царствия небесного, т.е. это акт вполне религиозный. Помочь, совершаемая обыкновенно в праздники, не доказывает ли, что для наших крестьян праздник — не покой, не суббота, а дело, труд, не доказывает ли это, что наши крестьяне поступают в этом случае согласно с Евангелием, и не в праздности видят праздники ¹³.

По словарю Даля помочь или толока есть сбор населения к одному хозяину по кличу для дружной работы на один день. Хозяин угощает помочан и этим способом за один раз снимает хлеб, выкашивает луг, молотит. В этой однодневности помочи кроется и обычай созидания храма в один день... Бывает толока и на вывоз назема, на рубку капусты, т.е. все делается сообща. Эта совокупная работа всех вместе придает силу и энергию каждому в отдельности, увлекает ленивых, дает силу слабым, словом — заражает, но заражает здоровьем, силою, вопреки мнению западных психологов, делающих свои выводы из наблюдений над народами вырождающимися... Работа помочью и толокою, кроме того, что она дружна, спора, сопровождается еще песнями и совершается с такою радостию и веселием, что один из описывающих полевые работы помочью сомневается, можно ли назвать их страдою. При таком дружном труде работа перестает быть бременем тяжелым и делается игом благим, добровольным. Без этой же совокупности не один лишь крепостной, но и труд для себя не кажется легким, не совершается с такою радостию; на людях же и тяжелый труд становится легким и делается радостным. Итак, вот что значит труд дружный, труд совокупный; такой труд есть возведение работы в художество, в поэзию, в благое дело, в службу Божию, т.е. в этом совокупном труде соединяется искусство, нравственность и религия. Помочь и толока хотя и не имеют такого нравственного совершенства, как обыденные храмы, но они обыденны во всяком смысле, как в значении обыкновенного, постоянного явления, так и в значении однодневного, или обыденного, исполнения, совершения работы. Сама барщина была лишь злоупотреблением помочью — добровольное обратилось при этом в принудительное, сбор стал сгоном; но угощение осталось и у помещиков, оно делалось осенью, по окончании всех полевых работ. Насколько этот обычай был повсеместен, мы не знаем, и вопрос об этом также должен войти в число вопросов о помочах и толоках.

Помочи и толоки свойственны не только русским, но и инородцам, как это видно из «Обычного права» Якушкина (Библиографический указатель) ¹⁴ и из приведенного выше письма г-на Михайлова; так что главным, по крайней мере, деятелем в обращении людей к совокупной работе, в приучении их к такой работе, был климат, дающий очень короткий срок для посева, покоса, жатвы и вообще — для всех сельскохозяйственных работ; а потому помочи и не могут быть предметом нашей гордости, если бы даже оказалось, что помочи принадлежат одной России, имеющей континентальный климат по преимуществу. Таким образом, в деле разъяснения вопроса о коллективной работе в ее прошлом, настоящем и будущем значении могут принять участие как те, которые делают русский народ носителем всех добродетелей, так и западники, т.е. те, которые видят в нем, в русском народе, носителя всех пороков, т.е. как любящие русский народ, так и ненавидящие его.

В некоторых местах помочи и толоки так исказились, что иной усомнится даже, точно ли они были когда-нибудь выражением единодушия и согласия. Однако есть еще места, где помочи и толоки — это приложение единодушия и согласия к хозяйственным делам — сохраняют характер религиозный, не юридический, а чисто нравственный. В статье «Раскольничья община на Вятке» Добротворского говорится: «Они (раскольники) во всем помогают друг другу, все почти работы делаются у них помочами, в круговую; причем на помочах не бывает ни капли вина: ўне для выпивки ходим, а так, значит, за любовь», — говорят раскольники, — ўон мне поможет, а я ему» («Рус<ские> Вед<омости>», 1884 г., № 24). Сохранили свои основные черты помочи и толоки именно в тех местах, где и доселе живы еще древние былины, а в прежнее время преимущественно строились обыденные храмы. Г.И. Куликовский («Олонецкие Губ<ернские> Ведомости», 1889 г., № 34-й) в помочах, устраиваемых крестьянами «ради кошения лугов, жатвы, запашки, кладки готового сруба на фундамент при постройке дома, привозки для него бревен, делания в новом доме печи» и т.п. видит привычку «издавна жить вместе, работать сообща»; «при этом, — говорит Куликовский, — на помощь одному обывателю приходит вся община или даже несколько близ живущих общин со своими собственными орудиями... при возке для постройки дома бревен общинники являются со своими лошадьми, веревками, топорами и проч.; в лес едут и мужчины и женщины длинною вереницею в 20, 30 и более лошадей; лес рубится сообща, сообща взваливается на дровни, везется, и в два, три и четыре приема на деревенской улице воздвигаются целые горы бревен, привезенных помочью...» Все это очень напоминает построение обыденных храмов, заметим от себя. Затем «хозяин угощает помочан и начинает строиться; для рубки сруба нанимает он рабочих, но раз сруб сложен, та же помочь является к нему по первому его приглашению, разбирает весь сруб и перекладывает его на фундамент»... «Кладку балок, потолка, стропил, крыши и проч. производит опять наемная сила...» На строение печи, для так называемого печебитья, вновь приглашается помочь, привозится глина и начинается печебитье ^***** . «Работа идет весело и живо, под такт народных песен, и через каких-нибудь два часа большая крестьянская печь готова». После начинаются пляски и угощение и «помочане расходятся иногда только к полночи»... «Только что описанное чередование помочей с наемною работою будет тем понятнее, — говорит Куликовский, — если мы предположим, что в былое время крестьянские дома, или вообще здания, строились целою общиною; община ехала в лес, строила дом целиком; ... хозяин строящегося дома из благодарности предлагал работающим ряд угощений...» Помочи устраиваются всего чаще по праздникам и после обеда. «В заключение остается пожалеть, — говорит Куликовский, — что прекрасный обычай падает, прекращается...»

Помочи и толоки прилагаются не к одним хозяйственным нуждам, они имеют приложение и к государственным делам, а в некоторые эпохи помочи получали у нас необыкновенно широкое применение, как, например, в так называемое смутное время и особенно в безгосударное, когда Москва была занята поляками, а Лавра находилась в осаде или же едва вышла из нее. В смутное время русская земля была спасена взаимною помочью и толокою, конечно и при Божьей также помощи, выразившейся, между прочим, в деятельности Троице-Сергиевой Лавры ¹⁵. Желательно было бы сделать сравнение способов спасения у разных народов в подобных положениях, т.е. в безгосударное время. Города сносились тогда между собою отписками, которых много собрано во II-м томе актов Археографической Экспедиции. Такова, например, отписка вычегодцев к пермичам, в которой говорится, что вычегодцы хотят со всею пермскою землею, от мала до велика, посоветоваться, чтобы жить и умереть вместе, друг друга ни в чем не выдать

(№ 102-й, а также №№ 91, 97, 99 и мног<ие> друг<ие>) ¹⁶. Не напоминают ли эти отписки тех посланий, которыми ссылались христианские общины времен апостолов и мужей апостольских!.. В этой переписке городов между собою о спасении земли заключается богатый материал для изучения мирского дела, а потому и следовало бы все акты, относящиеся к этой переписке, выделить из второго тома актов Археогр<афической> Эксп<едиции> (который к тому же становится ныне библиографическою редкостью) и, присоединив к ним акты такого же содержания из других источников, издать особою книгою.

Но не в смутное только время русская земля спасена была помочью и толокою. Действие их, т.е. толок и помочей, есть явление непрерывное, хотя не единственное и не исключительное. В деле созидания и обороны, объединения и спасения Руси всегда принимала и принимает участие помочь и толока ¹⁷, т.е. русская земля созидалась, восстановляла свое единство и спасалась не одною обязательною и принудительною службою, но и добровольною. Помочи и толоки суть проявление добровольности, так же как принудительная служба есть следствие недостаточности или слабости доброволия. Полная добровольность есть выражение совершеннолетия, недостаток же добровольности есть следствие несовершеннолетия общества. Призыв князей домосковскою Русью был явным признанием слабости доброволия для защиты от степных варваров и для внутреннего объединения, и выражением достаточности его, т.е. доброволия, лишь для невынужденного подчинения призванной власти. Недостаточность доброволия для объединения в так называемый удельный период вызвала необходимость московского принуждения; тем не менее первое восстание, как и последующие против татар, против Мамая и т.д., были произведением не одного принуждения, но и добровольной толоки князей и народа и постоянной помочи Божией, особенно явленной в благословении преп. Сергия и в подвиге двух великих добровольцев его обители, Пересвета и Ослябы. В 1812 году добровольная помочь не успела развернуться во всей своей мощи по причине скорого окончания войны, тем не менее добровольцев было много даже из интеллигентного класса, вопреки вольностям дворянства. Были добровольцы и в сербскую войну и в болгарскую, созидался добровольный флот ¹⁸ — доброволие на суше и на море. Такое значительное участие добровольности, или толоки, одиночной и совокупной — в прошедшем, дает надежду на проявление еще большей добровольности — в будущем, если только целью будет поставлено не свободное государство, или царство своеволия, не жизнь для себя или для других (эгоизм и альтруизм), а царство доброволия, т.е. жизнь со всеми и для всех, или искупление от общих всем бедствий, для спасения от которых и воздвигались обыденные храмы. Надежда на полную замену принуждения добровольностию осуществится, если будет признано необходимым постоянное, непрерывное вызывание (расширение) добровольности, приучение к этой добродетели в виде побуждений к сверхдолжной службе, к сверхтребуемым, или добровольным, податям, а вместе если будет устранено все, что препятствует расширению добровольности, т.е. если добровольность будет употребляема именно на спасение от общих бедствий, а не на удовлетворение какихлибо частных выгод, что было бы злоупотреблением, а не благим употреблением добровольности. И тогда принуждение, как проявление несовершеннолетия общественного, стало бы ненужным, а единодушие и согласие, вызываемые чрезвычайными бедствиями и проявляемые до сих пор лишь в редкие моменты построения однодневных церквей, стали бы постоянными и были бы направлены против тех самых бедствий, которыми и вызывалось построение обыденных храмов, т.е. против моров, язв, голода и смерти. Государство, так же как и церковь, есть общество спасения от бедствий, общих всем сынам человеческим, от голода, мора, язв и — вообще — смерти, которую мы видим преимущественно, прежде всего — можно сказать — в смерти наших родителей. Правда, обыденные храмы — это проявление самой доброй, самой благой воли — давно уже стали, повидимому, лишь памятниками прошедшего; но дух, созидавший их, еще жив, как это и доказывает многими примерами священник Ребрин, наш зауральский корреспондент, которые мы и приводим ниже, принося глубокую благодарность за сообщение их.

Случаи, которые обыкновенно считаются за начало построения обыденных церквей, а именно построение церкви в 6504 г. св. Владимиром в Василеве в благодарность за спасение от печенегов, и построение церкви в 6530 г. Мстиславом в Тмутаракани в благодарность за победу над касогами, в строгом смысле не могут считаться таким началом, так как неизвестно, были ли эти церкви обыденными и совокупным ли трудом всех они были построены; относительно этих церквей несомненно лишь то, что они суть церкви обетные ¹⁹. Но возможно, что и эти церкви были построены так же, как церковь во Владимире Волынском. А об этом храме, называемом в предании обыденным, говорится, что Владимир, возвращаясь с войны, велел взять каждому воину по камню, из этих камней и была сложена церковь (Волынь, Батюшков, стр. 76) ^******  20. Если и в Василеве была построена церковь так же, то должно будет признать, что построение церквей трудом общим, совокупным связано и с борьбою против кочевников, так что обыденные храмы были бы памятниками самого начала умиротворения степи. Сам Василев был из числа тех городков или крепостей, которые сооружались Владимиром по рекам Роси, Стугне и вообще на границе степи, т.е. на сторожевых линиях, как они назывались в государстве Московском. К храмам, воздвигнутым в короткий срок и совокупным трудом, совокупными силами, хотя и не однодневно, можно отнести построение при Ярославе, после пожара, церкви в Вышгороде ^******* , а также брянского Свенского монастыря 6796 (1288 г.): «по отпении оного (молебна) нача сам князь своимa рукамa со всеми при том бывшими на храм Божий, Пречистыя Богородицы, древа рубити и, совершив храм вскоре во имя Пресвятой Владычицы, честнаго славнаго ея Успения, и освятив, повелел служити собором Божественную литургию» ²². Но возможно, что происхождение обыденных церквей связано с самим крещением русского народа и было первым делом новокрещенных, как это указывает предание о построении обыденной церкви в Угодичах ([A.A.] Титов, Ростовский уезд, Москва, 1885 г., стр. 81). Это замечательное сказание применяет к Ростову то, что совершилось в Киеве, оно заставляет Владимира созывать ростовцев на общий крещатик, и угожане (Угодичи — село против Ростова, на противоположном берегу озера Неро) оказываются первыми, отозвавшимися на призыв князя. Не видно, чтобы крещению предшествовало какое-нибудь книжное научение, но очень видно, что угожане знают о христианстве именно то, что оно требует братской любви и согласия; эта великая добродетель — единодушие и согласие — и проявилась в построении в один день церкви. Сказание приурочивает это построение к 15-му июля, ко дню памяти Кирика и Иулиты, во имя которых и созидается церковь, ко дню кончины (будущей) равноапостольного князя ²³. Отсутствие предварительного научения показывает, что этот храм был уже и школою... По всей вероятности, и другие старые города имели сказания, в которых делают Владимира своим восприемником от купели; а так как «народ русский крещен был без предварительного оглашения, или просвещения, т.е. крещение народа совершилось на том же основании, на каком крестят детей» (Предислов<ие> к Сказанию о постр<оении> обыден<ной> церкви в Вологде. «Чтения в Общ<естве> Истории и Древно<стей> Рос<сийских<», т. 166-й) ²⁴, то восприемник народа от купели должен был принять на себя долг всеобщего обязательного образования. Ни Владимир, ни его преемники не могли еще исполнить этого долга, а потому он все еще остается долгом, переходя от одного властителя к другому, особенно чрез помазание на царство.

Представление о крещении Руси было бы совершенно неверно, если, говоря о призыве князем угожан, мы забыли бы о самом князе, делавшем призыв, о князе, по приказу которого, как принято выражаться, русский народ пошел к купели; а этот князь на самом себе, на деле показал, что такое христианство: приняв крещение, Владимир распустил свой гарем, перестал казнить даже разбойников и разыскивал нищету... Какой катехизис, какой аргумент может быть сильнее этого примера?! Великий религиозный подъем, выразившийся в построении обыденного храма, и мог быть вызван только этим аргументом. И может ли быть бессмысленною толпою, как это принято думать, тот народ, для убеждения которого нужен был такой великий нравственный аргумент, тот народ, который в двух князьях-братьях (Борисе и Глебе), жертвах усобицы, канонизовал христианскую любовь и осудил раздор, предшествовавший самодержавию?!

Возникшие (по преданию) при самом насаждении христианства обыденные храмы были затем возращены на Руси великими бедами. Хотя беды и скорби нередки на земле вообще, а на русской в особенности, тем не менее эти произведения бед и скорбей встречаются не часто. Если храмы, как внешнее выражение религии, суть произведения существ смертных, то обыденные храмы суть произведения чрезвычайной смертности, когда утраты учащаются и смертность ^********  чувствуется особенно живо; известно, что большинство обыденных церквей было построено во время моровых поветрий, и некоторые из этих церквей даже назывались моровыми:

«В лето 7041-е... поставил владыко Макарий церковь деревяну — моровую» (Новгор<одские> летоп<иси>, 1879 г., стр. 125-я). «В лето 6898-е. И бысть мор Афонасьевский и поставиша церковь Афонасьеву в один день за соборною церковью в каменном городе Детинце, и свяща ю... архиепископ Иоанн с игумени и с попы и с крилосом святыя Софея... и преста мор» (Нов-гор<одская> летоп<ись>, 1888 г., стр. 376, [Новгородские летописи, 1879 г.], стр. 37, 246). «В лето 6925 и 6926... по грехом нашим бысть мор велик и страшен зело на люди... И... поставиша церковь святыя Анастасии единым днем и бревна секущи того же дни, а в останочных бревнах поставиша церковь св. Илью... а новоторжене также у себе в городе единого утра поставиша церковь св. Афонасия и попове свящаше ю собором» (Новгор<одские> летоп<иси>, 1879 г., стр. 257, [стр. 41] — л. 51 об., л. 52-й). «В лето 6932-е. Мор бысть... и по всей Руси, и в Литве, и в Немцех... Владыко Еуфимий постави церкву в Новгороде на един день за алтарем святыя Софиа, святый Спас Милостивый». (Новгород<ские> летоп<иси>, 1879 г., стр. 50-51.) ²⁵ 1420 г. «Бысть мор велик зело... начаша искати, где была первая церковь св. Власий, а на том месте стояше двор Артемиев... давши ему сребро и изрывше двор, обретоша престол и... в един день поставиша церковь во имя св. Спаса» (Псковская летопись, 18[37] г., стр. [53]). 1442 г. «В Пскове бысть мор велик зело; и князь... подумавше с псковичи, поставиша церковь в един день на Романихе Похвалу Св. Богородицы... и в тот день и литургию совершиша» (Псковская летоп., 18[37] г., стр. [74]). «В лето 6975 бысть мор велик зело в Великом Новеграде... и того дне поставиша церковь деревяну во имя св. Симеона... и освяти ю сам архиепископ» ([4] Новгород<кая> летоп<ись>, 18[48] г., стр. [127]) ²⁶. «В лето 7035-е. Бысть в Великом Новеграде мор зело страшен... и поставиша церковь деревяную... во един день» (Новгород<ские> летоп<иси>, 1879 г., стр. 321-я).

Кроме обыденных храмов в Новгороде и Пскове известно о построении такого же храма в Вологде: о построении этого храма сохранилось даже самое подробное сказание, напечатанное, между прочим, по двум спискам в «Чтениях Общ<ества> Ист<ории> и Древн<остей> Российских» 1893 г., т. 166-й. В 1571 году, 16-го августа, была построена Спасо-обыденная церковь в Сольвычегодске, по случаю начавшегося с 8-го июля поветрия, как это видно из письма от 7-го сентября 1894 года сольвычегодской обыденной церкви священника Тихона Евгениевича Чулкова; церковь эта посвящена двум Спасам: нижняя — Спасу 1-го августа, а верхняя — Спасу 16-го августа. Из книги В.В. Верещагина «На Северной Двине», стр. 27-я, видно, что в Цивозере, на старом русле Северной Двины, Сольвычегодского уезда Вологодской губернии и до сих пор сохранилась обыденная церковь во имя Флора и Лавра, построенная ради избавления от мора на скот; калька этой церкви, как и Туровецкой, доставлены самим В.В. Верещагиным... ²⁷ В 1533 году была построена обыденная церковь в Туровце Вологодской губернии, во время прихода неверных казанских людей (Труды археологич<еского> съезда, т. 3-й — «Сведения о городах и городищах, находящихся в Вологодской губернии» ²⁸). Имеются сведения о построении обыденных храмов и в Устюге, обыденной часовни в урочище на Сыльве (приток Чусовой), которое слывет под названием «Ермаково городище»; в Кунгурской летописи, издан<ной> Археографическою Комиссиею в 1880 г., говорится об этом так: «Мая в 9-й день доспели обещанием часовню на Городище том во имя Николая Чудотворца»; т.е. завоевание Сибири началось построением обыденной церкви; а «чрез Сибирь», говорит Кунгурская летопись, «искони всевидец Христос... зиждитель дому своего... чадебно предповеле проповедатися Евангелие в концы Вселенныя» ²⁹.

Наибольшее число известных случаев построения обыденных храмов относится к северу России; Новгород и Псков, вообще Северная Русь была способна хотя на короткое время соединяться и создавала обыденные храмы; поэтому Северная Русь хотя и подвергалась страданиям и от нашествий, терпела и от казней при собирании, но не погибла. Южная же Русь, неспособная и к кратковременному соединению, не знавшая обыденных, в строгом смысле, храмов, Южная Русь подверглась полной гибели...

Эти в один день воздвигавшиеся храмы были памятниками, по большей части, великих и вельми страшных моровых поветрий, по грехом нашим бывших; эти храмы были также памятниками и раскаяния во грехах, вызвавших эпидемии. О точном обозначении этих грехов тогда не заботились, потому что не придавали большого значения знанию; но и в то время войны и усобицы, а также излишества одних и происходящая от того скудость других — что и влияло на усиление эпидемий — за добрые дела не принимались, а считались грехами, за коими и следовал гнев Божий в виде моровых поветрий. Поэтому-то обыденные храмы и были памятниками как однодневного единодушия и согласия, так и предшествовавших этому кратковременному единодушию и согласию и вызвавших его многолетних, вековых раздоров, войн, внутренних и внешних.

По причинам, или поводам, построения обыденных храмов, кроме моровых и голодовых, построение которых вызвано, которые были построены ради избавления от голода и от мора, нужно отличать еще обыденные храмы мировые, или умиротворительные, построенные в память собирания земель и избавления от нашествий, таковы обыденные храмы, построенные Иоанном в Казани, Нарве и т.п. К храмам мировым, или умиротворительным, нужно отнести и обыденную церковь, построенную на Ваганькове по случаю рождения наследника Василию (сыну Софьи Палеолог), которое отсрочило смуту на три четверти столетия ³⁰. Если по этому случаю сооружен в один день храм, то необходимо полагать, что скорбь Василия о бездетности, или неимении наследника, разделял весь народ, что желание это было общее: как в долгом бездождии народ предчувствовал бедствия голода, так в неимении царем наследника народ предчувствовал страшную смуту, а затем и нашествия с Запада и Востока или Юга, хотя последнее, к счастию, в этот раз не исполнилось.

Москва, как столица земледельческого царства, в допетровское время принимала самое живое участие в крестьянском ежегодном вопросе об урожае. Сами цари принимали участие в крестных хождениях к Илии сухому и мокрому, в молениях о ведре и дожде ^********* . Народ вместе с царем соединялись в общей молитве о благорастворении воздухов и об умножении плодов земли не только в царствующем граде, но и во всем мире... Не говоря о главных пяти храмах Илии в Москве, и храмы Николая чудотворца (может быть, и других святых) делались местами моления об урожае. Не только Москва, торговые Новгород и Псков, вероятно, и другие города имели церкви Илии и Николы, сухих и мокрых ³². Как для защиты от нашествия татар ежегодно собирались ополчения, так и для защиты полей от засух и ливней устраивались крестные ходы и моления, а наконец, строились и обыденные храмы, как высшее средство спасения от голода... Припомним, что первый на Руси христианский храм был посвящен пророку Илии ³³. Храмы или статуи Перуна — у нас, как храмы громовержца у греков, были заменены храмами пророка-ревнителя Бога единого, давшего своему чтителю пророку власть низводить дождь и заключать небо; на самом Олимпе у новых греков был — кажется и есть — храм пророка Илии... Гнев пророка обрушивается на тех, которые отождествляют Бога с громом и молниею, — словом, с природою, т.е. на пантеистов-язычников. Сам же он чтит Бога, который дает власть разумному существу над слепою, бесчувственною, жестокою силою, дает власть не только заключать небо и низводить дождь, но и возвращать жизнь умерщвленным этою силою; потомуто он, как и пророк Елисей, его ученик, суть пророки воскресители, возвращавшие жизнь, а не заменявшие живое мертвым идолом. Бог не только не гроза, Он и проявляется не в грозе, а в тихом веянии (3-я кн. Царств, XVII, 18).

Москва воздвигла храм «Илии обыденному» на «Скородоме», т.е. на том месте перед порогом у Москва-реки, куда пригоняли сверху плоты и целые дома в разобранном виде и где их опять собирали ^********** . Таким образом, скорый, в один день сооружаемый, храм освятил место построения скорых домов. (См. в «Ч<тениях> О<бщества> И<стории> и Д<ревностей> Р<оссийских>», 1874 г., № 1-й. ³⁴) Такие «скородомы» совершенно понятны в Москве, лежащей на границе леса и поля, или степи. Храм Илии обыденного у Пречистенки был ли в Москве, за Чертольскими воротами, первым храмом, посвященным пророку Илии? В земледельческой стране и Никола чудотворец стал спасителем от голодовок: Ильинка и Никольская были главными улицами даже в городе, или посаде Москвы (Китай-город).

В С.-Петербурге храмы пророка Илии могли быть лишь случайностью; и конечно, ни Илии, ни Николы, ни других святых с наименованием сухих и мокрых не могло быть в этом западном, европейском городе. Не знаем, было ли когда в Петербурге даже общее моление, с ходом, о дожде и ведре?.. Когда же к молитве о спасении от голода присоединится труд, тогда вновь восстановится соединение власти с народом не в молитве только, но и в труде.

В Спасо-голодовых и Спасо-моровых храмах заключается начало объединения для спасения, или решение санитарно-продовольственного вопроса в обширном смысле, как вопроса о смерти и воскресении. Моровые и голодовые обыденные храмы, как и храмы собирания, суть именно храмы континентальной страны. Внутренняя, континентальная, обширная, так сказать, сердцевинная часть материка, страна неурожаев от засух и от ливней (градобитий), страна, куда сходятся все пути зараз, т.е. моровых поветрий, или эпидемий, страна моровых и голодовых обыденных церквей не может не вызвать, наконец, санитарно-продовольственного вопроса в обширном смысле, т.е. как вопроса об объединении всех в труде познания слепой силы природы, носящей в себе голод, язву и смерть, в труде познавания природы, как общего предмета крестьянской или сельской науки, которая должна иметь приложение в регуляции метеорических явлений земного шара, в противоположность науке городской в виде кабинетных или лабораторных опытов, имеющих приложение к мануфактурной промышленности. Санитарно-продовольственный вопрос в обширном смысле есть сама христианская, или крестьянская, религия, в отличие от религии магометанской, или кочевой, и от религии языческой, или городской. Для крестьянской религии внехрамовая Пасха — праздник весны, или возвращения жизни (годовое дело), — состоит в возвращении к праху предков (селу) для его оживления при посредстве крестьянской науки; а внехрамовая литургия, или общее дело, — дело дневное после дела всенощного, — состоит не в таинственном лишь обращении хлеба и вина в плоть и кровь, а уже в явном превращении самого праха в тело и кровь наших отцов, отцов всех поколений, близких и самых дальних, для регуляции всех миров всей вселенной, как близких, так и дальних. Пасха и литургия указывают на годовой и суточный периоды, указывают, следовательно, что все время отдано делу, что разрушающее время заменилось воссозидающим, восстановляющим делом.

Музей Москвы, как столицы обширной континентальной котловины, окруженной длинною береговою полосою — набережною океана — с такими выступами или полуостровами, каковы: Альпийский, или Западно-Европейский с Малою Европою (Балканским полуостровом), Малая Азия, Малая Африка (Аравия), Индия и Индокитай ^***********  и пред-американская Камчатка (Малая Америка?!..), — музей столицы страны неурожаев от засух, посылаемых степями Азии, и от ливней, посылаемых влажною Европою, музей столицы страны моровых поветрий (куда сходятся и оспа китайская, холера индийская, чума африканская, дурные болезни цивилизованных Европы и Америки) предлагал после голода 1891 года и холеры 1892 г., в год юбилея Сергия, создать обыденный храм по подобию построенного преп. Сергием храма Пресв. Троицы как образца единодушия и согласия, и этот храм при музее сделать образцом для храмов-школ, при всех церквах в селах, и часовен-школ во всех деревнях, создавая их трудом и средствами всей России к пятисотлетнему юбилею открытия мощей преп. чтителя Бога единодушия и согласия (см. Предислов<ие> к Сказанию о построении обыденного храма в Вологде в «Чт<ениях> Общ<ества> Ист<ории> и Др<евностей> Росс<ийских>», 1893 г., т. 166-й).

В этих же школах-храмах и школах-часовнях христианской — крестьянской религии предполагалось ввести и светскую крестьянскую науку для объединения всех в деле исследования слепой метеорической силы с производимыми ею неурожаями и эпидемиями, для осуществления христианского дела, для осуществления чаемого (Посл<ание> к евреям, XI, I). Образцом для этих школ, как выше сказано, должен был сделаться сам музей котловины, юдоли голода и язв, у которого вышка обратилась бы в обсерваторию метеорическую и метеоритов (падающих звезд, гроз и полярных сияний), а холм, или его подножие, в геологический разрез. Словом, Музей Московский должен бы сделаться всенаучным — по-крестьянски научным — образцом для сельских школ, сеть которых, этих музеев-школ, должна обнять всю срединную котловину, а частию и внешние ее стороны, к столетнему юбилею со дня смерти Каразина (см. «Наука и Жизнь», 1894 г., № 15-1635).

Славянофилы много говорили о русской науке, но ничего определенного о свойствах и содержании этой науки сказать не могли, и это потому, конечно, что, воображая себя русскими, они были на самом деле иностранцами, и как иностранцы они не понимали, какое важное значение в жизни народа имеет хлеб, обеспечение урожая, и даже не подумали, чтобы именно это сделать предметом науки, что именно в этом заключается предмет и содержание русской науки, как для Запада предмет науки заключается в мануфактурном производстве; точно так же никто из славянофилов даже не подумал о применении способа, предложенного Каразиным, самый же правоверный из славянофилов — Хомяков — выдумал какую-то паровую машину для несуществующей русской мануфактуры и отправил ее на выставку в Лондон.

Какое значение заключается в теснейшем соединении сынов человеческих в мысли о Боге отцов, проявленной в создании Ему храма в один день? Не есть ли это дело благое, богоугодное, спасительное, ибо при создании обыденного, в один день, храма, в мысли о храме заключена вся догматика, в теснейшем соединении содержится вся нравственность (отечество и братство), а в самом храме заключается совокупность всех искусств, т.е. художество в его высшей, религиозной форме. Храм есть подобие всего мира, но мира, в котором нет смерти, в котором все воскрешено, хотя лишь и художественно только, ибо для Бога нет мертвых в действительности, а все живы, для нас же они (мертвые) живы лишь художественно. Значение храма выясняется из самого его происхождения, происхождение же храма тождественно с происхождением самого человека, с его востанием, первым подъемом (после падения), или вертикальным положением. Востав, человек, или сын человеческий, не оставил умерших отцов, скрытых в земле по физической необходимости, там лежащими, а представил их выходящими из земли (памятник-храм) и населяющими небо (свод храма). Такое объяснение происхождения храма мы почерпаем из самого Евангелия (Иоанна), из слов самого Господа, произнесенных тотчас после первого очищения храма от торгующих и кровавых жертв. «Разрушьте храм — говорит Он о своем Теле — и Я в три дня Его воздвигну» ³⁶. Это было первою проповедью Агнца (т.е. дитя), раскрывающею смысл храма и цель жизни ^************ . Мы сами разрушаем храмы тел друг у друга и у самих себя, а созидаем лишь искусственные храмы ^{*************} . Будем ли мы участвовать в воссозидании и естественных храмов, в чем бы и должно было состоять внехрамовое дело и цель жизни?! Конечно, нужно всеобщее образование, чтобы отчетливо представлялось всем строителям все, что заключается в создании всеми сынами храма Богу всех отцов. Заключается же в создании храма союзом сынов прототип предстоящего им искупительного дела, дела обращения слепой силы природы, проявляющейся в распадении и падении всех миров вселенной, в управляемую разумом всех воскрешенных поколений, рассеянный прах коих облекает ныне весь земной шар. В этом спасительном деле всех сынов человеческих и проявится во всей силе и благодать Господа Нашего Иисуса Христа, любы Бога Отца и причастие Св. Духа. В обыденном храме, построенном сынами Богу отцов, и воплощено то образование, которого нет в настоящее время.

Созидание многоединством целого храма в один день указывает на цель и на дело человеческого рода — во всем его объеме по пространству и по времени; и в этом легко убедиться, если вникнуть в смысл каждого слова, входящего в это многосодержательное определение. Храм вообще есть подобие вселенной, очень низшее своего оригинала в действительности, но несравненно высшее его по смыслу. Смысл же храма заключается в том, что он есть проект такой вселенной, в которой оживлено то, что в нынешнем ее оригинале умерщвлено, — проект вселенной, в которой все оживленное стало сознанием и управлением всего, что было слепо. Храм самый громадный — мал до ничтожества сравнительно со вселенною, им изображаемою; но в этом ничтожестве по величине смертное, ограниченное существо силилось изобразить и даль, и глубь, и ширь, и высь необъятную, безграничную, чтобы водворить в нем все, что в природе слепой являлось лишь на мгновение, что-бы это эфемерное, по времени, существование стало обыденным по скорости восстановления, ибо чем короче срок восстановления, тем оно содержательнее, шире по объему, обнимая все прошлое. Необъятность, и мощь, и

жизнь изощрялся сын человеческий изобразить в храме скульптурно, барельефно, горельефно, живописно, иконописно, прибегал к звуку, к слову, к письму и, наконец, в самом себе, в живущих, изображал умерших; и в сем последнем совокупная молитва, выраженная во всем предыдущем, превращалась в храмовую службу.

В нашей земле, земле скородомов, скорогородов, обыденные храмы были не исключением, — это были скорохрамы, хотя такого названия и не было. Скоростроительство было совершенно естественным явлением в стране, богатой лесом, в стране лесистой, подверженной почти ежегодным нападениям и разорениям (сожиганиям) от обитателей степей, кочевников; и обыденные храмы суть необходимое и самое характерное произведение всех и природных и исторических условий страны, под защитою которой Запад, напротив, строил многолетние домы, многовековые храмы и тысячелетние города. Наши обыденные храмы, очень малые, низкие, деревянные, деревенские или сельские, получают свое полное значение только при сравнении с многовековыми, исполинскими, из прочного камня воздвигнутыми, городскими храмами Запада, которые были созданием не народа, а городских цехов. Растянутая на несколько веков работа созидания готических соборов не требовала ни наибольшего, ни теснейшего соединения сил, не требовала и высокого подъема, который был необходим для построения наших смиренных церквей. Многовековая работа немногих и без высокого подъема создавала колоссальный, очень высокий храм, но с малыми колоколами, что и указывает на слабость, незначительность собирательной, объединительной силы этих храмов, вследствие их безголосости или слабости голоса ^{**************} , при чрезвычайной в то же время силе стремления у немногих, не прикованных нуждою к земле, ввысь, а вместе и врознь; малость колоколов указывает на молитву немую или шопотом, на молитву каждого про себя одного, указывает на отчуждение от земли городского люда, с землею не связанного. Это стремление ввысь, к которому располагают готические храмы, есть результат лишь обмана чувств, благодаря которому камень кажется потерявшим тяжесть, как бы одухотворенным, и приводит лишь к мнимому подъему, результатом которого является наибольшее падение, разъединение, наибольшая рознь. Рознь и осталась на Западе, когда стремление ввысь прекратилось и заменилось стремлением вниз; тогда и строение храмов заменилось строением фабрик. Вместе с низменными, промышленными и торговыми стремлениями развилось и стремление вглубь, т.е. религия заменилась философиею, но рознь при этом не только не уменьшилась, но все более увеличивалась и увеличивается. Наши обыденные храмы такую иллюзию производить, конечно, не могли... Храмы Запада были даже не многовековыми, а бесконечно или неопределенно-вековыми, т.е. оставались недостроенными по недостатку единодушия и согласия или же по отречению от стремления ввысь вследствие перехода от горнего к низменному, от подъема к падению, от средневекового к новому, от романтизма к позитивизму. Отчаяние, неверие остановило построение храмов на Западе. Но не временем лишь, употреблявшимся на постройку, и не малостью своею наши храмы отличались от западных; наши малые храмы были вместе с тем храмами пения и звона, голоса которых поднимались выше пиков готических храмов, голоса же этих последних (т.е. звон) вовсе не соответствовали их высоте; готические храмы — это колокольни, не оживленные звоном, немые или полунемые звонницы. Последний вздох умирающих отцов, отлетавший ввысь, к небу, указывал путь строителям готических храмов; храмы, стлавшиеся по земле и углублявшиеся в землю, хранили прах отцов; храмы же обыденные не удалялись, не улетали от праха отцов, а пением и звоном не отлучались и от душ их... ^{***************}  Колоссальные храмы Востока не были неопределенновековыми, они не были и многовековыми, но в построении их выражалась не одна добровольность, а и внешняя власть; это были храмы Бога воев, Иеговы и Аллаха, или же Будды, бога отшельников, это были храмы Вишну или Тримурти, т.е. троицы рождения, разрушения и временного лишь возрождения.

Уже в первом известии о построении христианского храма — не в русской, а греческой церкви — мы имеем свидетельство, что построение это имело одно из существенных свойств наших обыденных храмов, а именно участие всех в этом построении, хотя и не личным [только] трудом, как это требуется для совершенства, но и деньгами. В слове св. Григория Нисского о житии Григория Неокесарийского говорится, что он, прибыв в Неокесарию, «тотчас приступил к построению храма, потому что все деньгами и трудами содействовали этому предприятию» ³⁹. Но при этом не было самого существеннейшего свойства наших обыденных храмов, по которому они получили свое название, — не было однодневности. Наши малые обыденные храмы были произведением высокого подъема и теснейшего соединения, были произведением отечества и братства, были не целью, а средством, о сохранении их даже мало заботились; именно однодневность, или самый короткий срок при построении храма, и производила наибольшее согласие наибольшего числа в одном общем священном деле, т.е. воспроизводила, хотя и на короткий срок, то «множество», которое имело одно сердце и одну душу (Деян., IV, 32) — именно однодневность построения приводила к тому, что, хотя лишь и на один день, воля Божия исполнялась и на земле, как на небе; а вместе и ощущалось пришествие царствия Божия, прославлялось имя Божие, и в совокупности, т.е. в согласном действии и единодушии всех, осуществлялось подобие Триединому Богу. Кроме того, наши обыденные храмы, очищенные от денег в самом созидании, т.е. созидаемые добровольным трудом, и потому ближе всего подходящие к очищенному Христом от торжников храму, по однодневности созидания своего совершенно совпадают со временем воссозидания Христом храма своего тела, которое так же можно назвать обыденным, как наши обыденные храмы можно назвать трехдневными, ибо те из этих храмов, которые были начаты в пяток вечером, оканчивались к полуночи субботы на воскресение. Быть, хотя на короткое только время, на один лишь день подобием Триединого, являлось для строителей обыденных церквей великим предзнаменованием. Если ни на Западе, ни на Востоке ничего подобного нашим обыденным церквам не было, то почему бы тому и другому не доставить себе случая испытать, хотя на миг, святость единства, вкусив же его, подумать накрепко об увековечении единства и устранении розни. Строение обыденных храмов, т.е. строение на срок возможно малый, наименьший, может быть образцом для соединенного действия народов и всего рода человеческого. Чем меньше срок, тем более требуется сил для совершения дела, или же чем более собрано сил, тем скорее совершится дело. Несмотря на различие между всеми этими храмами, т.е. между их строителями, есть между ними и глубокое единство, единство сынов умерших отцов. Эта попытка определить сходство и различие между нашими священными постройками и постройками или зданиями такого же свойства Востока и Запада имела целью лишь показать, какое глубокое значение и обширный объем, равняющийся всей всемирной истории, имеет вопрос о храмах обыденных. Наши обыденные храмы были, как выше сказано, не целью, а лишь средством соединения, о сохранности их даже мало заботились, так как в построении обыденных храмов имело значение самое соединение как выражение веры, надежды и любви. Строение храмов так же, как помочи и толоки, лишь воспитывало соединение — соединение, предмета для коего до сих пор не найдено, или — вернее — предмет этот до сих пор не сознан, хотя он и дан, указан самим храмом и совершаемыми в нем службами. Все наше горе, все наши бедствия, нестроения и неудачи — в отсутствии предмета для общего действия, для совокупной силы, в отсутствии или потере смысла и цели.

Только в коренной, в северной России, в лесном захолустьи однодневность или самый короткий срок для построения целого храма и совершения полного богослужения, как выражения всей мысли о деле спасения, признано самым богоугодным делом; и это свидетельствует, конечно, о цельности народного характера коренной Руси. В строении обыденных храмов выражается, что для Бога христианского, Триединого, нет ничего более угодного, как совокупный, многоединый труд от всей души, от всего сердца, всею мыслию (знанием) совершаемый. В скорости (в однодневности), в отдаче всех сил своих для совершения дела и выражается усердие, т.е. участие сердца, души, любви, ума и знания в деле общем. Жить вкупе есть и добро, и красно, этично и эстетично; а труд вкупе и в деле Божием еще выше, еще величавее, еще прекраснее. Это и будет верховным благом (bonum supremum), когда труд станет делом всех живущих без всяких исключений, делом спасения всех умерших и тоже без всяких исключений.

При построении обыденных храмов все мысли и действия сходились в одном этом священном деле, и не только все порочное, но и все житейское не могло уже иметь места, жизнь всех и вся жизнь каждого была проникнута в этот, по крайней мере, день одним общим намерением, одною целью — домашнее превращалось, так сказать, в храмовое, отдельное родство в общее братство (стр. 13-я «Сказания о построении обыденного храма в Вологде». «Чт<ения> в Общ<естве> Ист<ории> и Др<евностей> Рос<сийских>», 1893 г., т. 166-й — «Не бяше бо тогда... татьбы... о житейском ничтоже помышляху» и проч. ⁴⁰).

В Западной Руси, как видно из сочинения Малышевского «О придорожных крестах» (Труд<ы> Киев<ской> Духов<ной> Академ<ии>, 1865 г., № 11-й, стр. 323-428), и на славянском Западе, как это видно из сочинения М. Сперанского «О придорожных крестах в Чехии и Моравии и о византийском влиянии на Западе» (Оттиск из «Арх<ивных> изв<естий> и зам<еток>», № 12-й 1895 г.), в тех случаях, когда в Северной России строили обыденные храмы, ограничивались постановкою придорожных крестов и даже не часовен, назначенных хотя и для некоторых только служб; о целых же храмах для полной службы, как видно, и не помышляли. Это свидетельствует, конечно, о не цельности уже народного характера.

Итак, когда у нас единодушие и согласие созидало малые храмы, заключавшие в себе полноту христианской мысли и дела, и называло эти храмы по преимуществу Спасами, т.е. Спасообыденскими храмами, в это время Запад в лице пап задумал построить один огромный храм путем нечестивой продажи индульгенций, путем торга благодатью искупления или спасения, и тем вызвал протест — протест против всякого уже внешнего выражения, против самого дела, как ненужного для спасения, и даже, в конце концов, против слова, как это, особенно, на дальнем Западе. (Да и действительно, если человек не для того создан, чтобы сказать и сделать что-либо достойное Божества, то остается только молчать.) Таким отрицанием протестующие лишили себя радости участия в общем деле спасения и даже — вообще — радости общения, жизни вкупе, лишили себя действительности спасения, оставаясь в розни и при мнимом личном спасении. Таким образом, храм, посвященный св. Петру, стал в действительности памятником, с одной стороны, папского гнета, памятником присвоения, точнее — хищения спасающей и, конечно, мнимо спасающей, силы и страшного злоупотребления ею, а с другой стороны, он стал памятником протестантского спасения врознь, в одиночку, спасения лишь внутреннего, т.е. иллюзии спасения, — словом, храм Петра стал памятником опротестованного католицизма. И это делает понятным, какое важное значение имеет наименование у нас Спасами храмов, созидаемых совокупными силами; этими храмами сам народ дал ответ и католицизму, и протестантизму о том, как понимает он спасение, дал ответ самим делом, которым ясно выразил, что спасение возможно лишь общим делом, взаимною помочью при помочи Божией.

Припомним, что Москва и первый свой храм, еще на бору, поставила во имя Спаса ⁴¹. И как жаль, что не сохранилось сказания, подобно вологодскому, о создании этого храма во имя Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, и мы не знаем, во избавление от чего, от язвы ли, от многодождия или бездождия, или же от иного какого бедствия срублен этот храм, мы не знаем и того, в один ли день поставлен он; но что он построен совокупными силами, при помочи Божией, взаимною помочью, в этом едва ли позволительно усомниться при всеобщности помочей и толок на Руси, и в особенности в то время, в непочатом еще, девственном краю. Особенно жаль теперь, что нет этих сведений, теперь, когда Москве исполнилось уже семьсот пятьдесят лет ее существования, и ей пора бы знать о своем начале и особенно о начале своих храмов. Начав строение церквей с построения Спаса-Преображения, Москва в наше уже время присоединила наименования Спасителя, т.е. Спаса — по-древнему, к храму Рождества Господня (храм Христа Спасителя), свидетельствуя этим, что и ко всем Господним праздникам должно быть присоединяемо наименование Спаса, а в особенности к Воскресению, в котором заключается полнота спасения. Кремль и стал храмом праздника Воскресения, Пасхи, и станет, надеемся, провозвестником Спаса-Воскресения, т.е. спасения не от голода лишь и моровых язв, но и от смерти вообще, провозвестником спасения всех умерших («Международная благодарность», стр. 263-я, оттиск из «Русск<ого> Архива», 1896 г.,

№ 2-й ⁴²), ибо, как выше сказано, в Спасо-голодовых и в Спасо-моровых храмах заключается весь санитарно-продовольственный вопрос, заключается начало объединения для спасения или решения санитарно-продовольственного вопроса в обширном смысле, как вопроса о смерти и воскресении.

Время процветания обыденных храмов — у нас, совпав со временем появления и усиления протестантизма в Германии, относится к царствованию трех старших собирателей земли русской, и особенно ко времени последнего из них — Ивана IV и всероссийского митрополита Макария; а между тем как Германия торжественно праздновала четырехсотлетие своего разъединителя Лютера, Россия забыла о своем духовном собирателе — митрополите Макарии, четырехсотлетие которого почти совпало с четырехсот-летием Лютера. Светская история крайне несправедливо всегда относилась к митрополиту Макарию, приписывая самому Иоанну то, что несомненно принадлежало Макарию; даже Сильвестр заслоняет собою Макария, по стопам которого хотел идти св. Филипп митрополит ⁴³, как сам выражался. Иоанн IV-й, когда он не был еще грозным по причине благотворного на него влияния всероссийского святителя Макария, участвовал, или — вернее — присутствовал при создании однодневного храма на старом Ваганькове (Никон<овская> Летоп<ись>, изд. 1789 г., т. VI, 1790 г., стр. 246-я). Затем и на крайнем Востоке тогдашней России, в Казани, и на крайнем Западе, в Нарве, а быть может, и во всяком городе, взятом Иоанном IV-м, созидался обыденный храм. Время стоглава, время Макария, было золотым веком обыденных или обыночных храмов. Единодушие и согласие, воспитавшееся построением обыденных храмов, помочами и толоками в пору собирания, спасло русскую землю в эпоху распадения, в смутное время, и много помогло восстановлению единства при двух новых собирателях, Михаиле и Алексее. С прискорбным отделением любителей страны (старообрядцев) от церкви, по-видимому, прекращается строение обыденных храмов; но не сохранился ли этот старинный обычай у самих старообрядцев, называющих свои общества святым именем согласия; желательно было бы услышать от самих этих любителей и хранителей старины, строились ли у них обыденные храмы или часовни — у поповцев на Керженце, на Иргизах, на Вятке, у беспоповцев молельни — на Поморье, на Мурманех...

Отчего перевелись у нас, на православной Руси, обыденные храмы, об этом можно заключить из сообщения свящ. с. Микшинского Ирбитского уезда отца Н. Ребрина. В письме от 11 ноября 1895 г. отец Ребрин рассказывает: «в 1893 г. в одной деревне моего прихода нужно было построить каменную часовню; крестьянам желательно было построить ее поскорее, и они просили не отдавать работу с подряда — ўмы бы ее в один день склали», говорили они; и я верю, что они склали бы ее в один день, — в деревне больше половины кирпичников, сами кирпич делают, сами обжигают, сами и кладут; но пришлось по закону (?!) отдать работу с торгов; ведись дело попроще, и часовня поспела бы в день... В другой деревне нужно было строить деревянную часовню; как только вышел план, крестьяне в один день срубили часовню снизу и доверху, осталась только отделка ее внутри и снаружи; а во всей деревне двенадцать лишь домохозяев...» Впрочем, Орловская Архивная Комиссия приводит несравненно более поразительный факт, свидетельствующий о препятствиях к построению в наше время обыденных храмов. «В 1794 году, в ночь с 1-го на 2-е июля, на Кромской площади г. Орла явилась часовня, неизвестно кем поставленная; она сделана была из тесин, забранных в столбы, и поставлена близ питейного дома. В часовне на пеньковой веревочке был повешен небольшой литой восьмиконечный крест с изображением распятия Христова; к кресту приклеены две бумажки, из которых на одной извещалось, что крест не освящен и его надо освятить и в часовне отслужить молебен, для чего положено двадцать копеек; а на второй бумажке писалось, что часовня эта поставлена для двух праздников. По этому случаю чуть не весь город пришел в движение: многие думали, что часовня нерукотворенная, и хотели служить молебен. Скоро, однако ж, удалось полиции открыть виновника постановки этой часовни в лице Макара Жонилова, кр<естья>нина помещика Похвиснева, который сознался, что часовня поставлена им на тот конец, чтобы оная стояла всегда на Кромской площади и сбор в оную денег от доброхотных дателей употреблялся на богоугодные дела. Часовня была разобрана, а Жонилова высекли плетьми на месте, где ему вздумалось поставить часовню, чтобы и другим унеповадно было ставить такие часовни и подавать ими невежественным людям повод к суеверным толкам» ⁴⁴. Нельзя не заметить, что это было приблизительно в то же время, когда Екатерина писала московскому генерал-губернатору об одном из юродивых, который носил вериги, — велела призвать этого юродивого, снять с него вериги и внушить, что это вовсе для спасения не требуется...

Хотя обыденные храмы, эти проявления самой доброй, самой благой воли, давно уже стали, по-видимому, лишь памятниками прошедшего, «перевелись на Руси», как это было выше сказано, но дух, созидавший их, еще жив, как это и доказывает многими примерами священник Ребрин, наш зауральский корреспондент; из письма его мы привели уже рассказ, свидетельствующий о причинах, по которым обыденные храмы перевелись на Руси, — приводим здесь и рассказанные им примеры в доказательство того, что жив еще дух, созидавший обыденные храмы.

Но прежде, чем приводить эти рассказы, считаем долгом принести нашу глубочайшую благодарность как за эти сообщения, так и за побуждения других не оставить без ответа нашу просьбу о доставлении сведений об обыденных храмах и о преподобном Сергии. Хотя ни из Камышловского, Шадринского и Соликамского уездов в Пермской губ., ни из Ялуторовского и Ишимского округов Тобольской губ. мы не получили никаких сведений по интересующему нас вопросу, но это не только не уменьшает, а даже увеличивает нашу благодарность к единственному из всей Сибири отозвавшемуся на вышеозначенную нашу просьбу отцу Ребрину.

В письме от 11-го ноября 1895 г. свящ. с. Микшинского Ирбитского уезда, отца Ребрина, мы имеем описание построения каменного храма в такой краткий срок, как один день для храмов деревянных, т.е. в меньший срок построить каменный храм, по-видимому, уже нельзя: храм был заложен 15 июля, а в конце сентября окончен и колокола повешены. Из рассказа о последних днях построения храма видно, с какою необычайною быстротою шла работа: «когда докладывали колокольню, не хватило кирпича, — он был сделан, но не обожжен; тогда одни наскоро обжигают кирпич, другие железными лопатами разбирают его из печей и кладут на телеги; многие крестьяне при возке горячего кирпича телеги сожгли; одни носят известь, другие воду, кто песок, кто кирпич, каменщики не успевали укладывать кирпич, — столько было бесплатных ношателей; иные каждый день помогали бесплатной работой, а иным приходилось даже отказывать, так много было помощников. Подрядчик нанимал лишь рабочих, которые вели только стены, т.е. клали кирпич по краям стены, а набивать прокладку, заливать известью, приготовить все это — было много охотников не по наряду, а по желанию». «В постройке настоящего храма, — продолжает отец Ребрин, — руководил тот же дух, та же ревность, что побуждали наших предков к созиданию обыденных храмов. Здесь не было ни мора, ни засухи, ничего внешнего, не давали и обета, а было внутреннее единодушие и согласие в ўсвятом деле», как говорит народ. И теперь церковь зовут ўсвятая наша матушка»».

Отец Ребрин приводит и еще несколько примеров необычайно быстрой постройки каменных храмов при единодушном и бесплатном, конечно, участии многих; так в селе Иленском — «кирпича, извести, воды столько наносят, что леса подламываются, успевай лишь подрядчик». А в селе Усениновском и подрядчика не было, не было и архитектора, «а храм соорудили такой, что красоте его и горожане завидуют». Последний случай, нужно заметить, имел место еще сто лет тому назад.

Дух, созидавший обыденные храмы, в последнее время проявился, между прочим, в построении рабочими Бежицкого завода в один день храма из старых рельс. Газета «Русское Слово», напечатавшая известие об этом построении, об этом проявлении старого духа в новом виде, духа русского в западно-европейском одеянии, назвала его добрым почином. Брянский же «Вестник» выступил с возражением против однодневности построения храма из рельс. Но в этом возражении, или опровержении, можно видеть блестящее подтверждение известия, напечатанного в «Русском Слове» под заглавием «Добрый почин» ⁴⁵. По свидетельству самого «Брянского Вестника», храм св. апостолов Петра и Павла был трижды созидаем и все три раза в короткий срок: в 1-й раз был построен менее чем в полгода, ибо освящен в июне того же 1882 года, в который и заложен; во 2-й раз — в одиннадцать дней, зимою, в самые короткие зимние дни, от св. Спиридония (12 декабря, поворот солнца на лето, а зимы на мороз) до Анастасии-узорешительницы (22 декабря); постройка в такой короткий срок была обусловлена, конечно, желанием прихожан иметь храм к великому празднику Рождества Христова ^{****************} , и в 3-й раз этот же самый, в одиннадцать дней построенный храм, по словам «Брянского Вестника», был перенесен в 1894 г. на другое место и освящен 15 января 1895 года. К сожалению, «Брянский Вестник» умолчал о времени закладки Петро-Павловского храма в первый раз и не обозначил, когда была начата переноска его в третий раз, хорошо, конечно, сознавая, что однодневность важна в смысле лишь кратковременности построения, важна потому, что требует наибольшего совокупления сил. В предисловии к «Сказанию о постр<оении> обыден<ного> храма в Вологде» сказано: «хотя бы не обыденные, но при всеобщем участии созидаемые», а «Брянский Вестник» именно и умолчал, каким способом построен вышеозначенный храм, т.е. наймом ли или же желанием и участием в работе самих прихожан, т.е. рабочих завода. «Брянский Вестник» не упомянул и о материале, из которого построен Петро-Павловский храм, хотя построение в один 1882 год два раза, причем во второй раз всего в одиннадцать зимних дней, а также и перенесение этого храма в 1894 году на другое место показывает, что храм этот был построен не из камня или кирпича, а по всей вероятности, из рельс и дерева. Нельзя не заметить, что на срок построения не может не влиять материал, из которого постройка производится; если возможны обыденные храмы из дерева, то для храмов из кирпича, по нынешнему у нас способу приготовления этого материала, однодневность невозможна, — для них будет свой кратчайший срок построения, соответствующий однодневному для храмов из дерева; точно так же и для храмов из старых рельс и дерева (вместе) будет, вероятно, свой наименьший срок.

Тот же дух, созидавший обыденные храмы, проявился, конечно, и в построении храма в с. Каширском Московской вол<ости>, Воронежского уезда и губернии, на деньги, вырученные за хлеб с участка земли, отведенного под общественную запашку. В конце восьмидесятых годов московский волостной старшина Петр Савельевич Афонин на сходе кр<естья>н с. Каширского, давно желавших иметь в своем селе церковь, предложил отвести участок земли десятин в двести пятьдесят и самим обрабатывать его, а деньги, вырученные за проданный с этого участка хлеб, употреблять на постройку церкви. Сначала Афонин встретил сильное противодействие своей мысли в лице самых влиятельных и авторитетных общественников и особенно в лице самого влиятельного из них — Мирона Никитича Полежаева, человека умного, бывалого и благочестивого; он доказывал всю невозможность постройки таким способом и предсказывал, что церковь никогда не будет закончена и общество только «захлестнется» этим делом. В конце концов, после долгих рассуждений, Афонин победил предубеждение. Был составлен приговор, отвели землю, запахали, засеяли, и первый урожай дал более десяти тысяч дохода, так что осенью же можно было начать заготовку материалов, а весною начать и работы. Следующие урожаи были также хороши, и года через четыре выросла великолепная, огромная церковь. Все поражались, что такой великолепный храм выстроен в четыре года без всяких денежных взносов, а трудом прихожан — трудом нисколько не обременительным, оживленным, кратким. Примеру каширян последовали кр<естья>не пос. Бирюченского. Каширяне были очень благодарны Афонину за его идею. Все работы на земле, отведенной под общественную запашку, производились большею частью в праздничные дни и представляют большое сходство с помочами и толоками, даже с самим построением обыденных храмов; и, конечно, чем больше они будут представлять сходства с сими последними, как делом священным, как бы уже богослужением, тем совершеннее будет труд. Нужно не забывать, что храмы — и это особенно видно на храмах обыденных — не здания лишь, предназначенные для молитвенного собрания верующих, как выразился правительствующий синод в распоряжении, которым воспрещается устройство в самих храмах памятников и решеток над погребенными в них (в храмах), а домы молитвы и даже сама молитва... По рассказам сына предпринимателя ⁴⁶, инициатора дела общественных запашек на построение церквей, хлеб, собранный с отведенного каширцами на построение храма участка земли, свозился к месту будущего храма; тут он складывался, тут и молотился помочью и толокою. Впрочем, последнее слово в с. Каширском и во всей той местности совсем неизвестно... В общественных запашках, отводимых на построение храмов, сама земля, плодотворная ее сила, призывается на священное дело строения храма, дома Божия; а если это будет храм-школа, в таком случае прах отцов, служа на построение храма Богу отцов, или храма-музея, служил бы тем самым возвращению сердец сынов к отцам...

В настоящее время, когда в проекте нового устава о народном продовольствии указываются, или допускаются, общественные запашки, желательно, чтобы часть их назначалась, или обращалась, на построение и содержание школ-храмов, и притом с обещанием поминовения особенно, изрядно всех участников общественных запашек и их родителей, с обещанием поминовения не именословного лишь, а в виде сказания об общем деле строения и о большем или меньшем участии каждого в этом деле, а также и в виде изображений всех строителей храма в молитвенном положении в нижней его части под иконами святых. Крестьяне, как говорят, весьма неохотно работают на общественных запашках, предназначенных для засыпки зерном общественных магазинов на случай неурожаев, и потому очень важно дать хоть части этих работ священное назначение, так что крестьяне, выезжая на работу, знали бы, что они своим трудом приносят жертву Богу. Таким назначением этой части освящались бы все работы на общественных запашках, коих прямое назначение — обеспечение от неурожаев, как часть санитарно-продовольственного вопроса, который должен бы быть религионизован, ибо хлеб производится земледельцами, т.е. сынами, не для прокормления лишь живущих, но и для поминовения умерших. Храмдом молитвы потому и соединяется с домом научения и познавания — школою, потому что молитва приносится о том, чтобы Господь научил, открыл нам способы и средства спасения от голода и язв, как следствий наших грехов; и школа назначается не для научения только, но и для расширения области познания, и не в видах лишь знания зла и добра, а в видах искоренения первого, т.е. зла, и водворения последнего, т.е. добра. Введение общественных запашек может быть также одним из очень важных средств приведения в исполнение проекта повсеместного построения храмов-школ, к пятисотлетию открытия мощей преп. Сергия ⁴⁷.

Итак, оказывается, что не только не исчез дух, проявлявшийся в построении обыденных храмов, но, как мы сейчас увидим, возродилась и самая мысль о построении обыденного храма в год пятьсотлетней памяти преп. Сергия, в 1892 году. Эта мысль и не могла не возродиться в то время, ибо только в земле обыденных храмов — этих памятников единодушия и согласия — и мог родиться и воспитаться великий чтитель Пресв. Троицы как образца единодушия и согласия, построивший братским трудом храм, который должен был служить зерцалом для введенного им общежития. Дух, одушевлявший преп. Сергия, был тот же дух, который созидал и обыденные храмы, и при чествовании памяти пр. Сергия очень естественно было возродиться мысли и о построении обыденного храма... «Тако взыде на сердце гражданам еже создати алтарь имени Господню и сотвориша в сердцах своих обещание», — говорится в сказании о построении обыденного храма в Вологде ⁴⁸; нечто подобное совершается и совершилось в наше время, в 1892 году: в № 254-м «Московских Ведомостей» этого года напечатана статья, предлагавшая создать обыденный храм при церкви Московского Румянцевского Музея пр. Сергия и Николая чудотворца — чтителей Пресв. Троицы, — и создать этот храм во имя Пресв. Троицы. Предложение это было вызвано, с одной стороны, желанием видеть воочию тот храм, который пр. Сергий с братом воздвиг Пресв. Троице и который так живо описан митрополитом московским Филаретом ⁴⁹, а с другой — и моровою язвою (холера), появившеюся тогда в Москве и во всей России, и даже в Западной Европе... Делая такое предложение, автор статьи, между прочим, говорил: «В наше время, когда напряженно идет разработка социальных вопросов и горячая борьба из-за них, когда ум человеческий в томлении мучается, ища и не находя в своих созданиях образца и руководства для общества, да воздвигаются вновь храмы во имя Св. Троицы, всевышнего, всесвятейшего, животворящего, единого, истинного первообраза для жизни общества». К сожалению, место это было пропущено редакциею газеты ⁵⁰. Несмотря, однако, на такой пропуск, мысль, выраженная в статье (в форме письма к редактору), была встречена, по крайней мере, некоторыми с большим сочувствием, другими же с большим озлоблением, и хотя начали было стекаться уже пожертвования для осуществления этой мысли — одно пожертвование было даже в тысячу рублей, — но мысль, тем не менее, осуществлена не была. Противники постройки называли такой храм костром, намекая на опасность от пожара. Но если бы храм был построен, то, конечно, из дерева, пропитанного огнеупорным составом; и такая постройка навела бы на мысль о необходимости пропитать огнеупорным составом и вообще все деревянное в музее; и тогда пожар в музее 1896 г. стал бы невозможен, был бы предупрежден... ⁵¹

Спустя год, в предисловии к «Сказанию о построении обыденного храма в Вологде» (Чт<ения> в Общ<естве> Ист<ории> и Др<евностей> Росс<ийских>, 1893 г., т. 166-й) опять упоминалось об этой мысли, и она получила еще большее развитие: в статье 1892 г. говорилось: «да воздвигаются вновь храмы во имя Святой Троицы», а здесь указывалось уже на необходимость построения в память всероссийского чудотворца, чтимого и старообрядцами, к пятьсотлетию дня его прославления — 5 июля 1922 года — храмов Живоначальной Троицы при всех церквах во всех городах и селах, и в последних в особенности; причем эти храмы Пресв. Троицы, хотя бы не обыденные, но при всеобщем участии созидаемые, будучи, таким образом, плодом труда умственного и физического, плодом знания и искусства всей России, могут и должны быть школами, а вместе и хранилищами старинных икон, утвари, вышедшей из употребления, словом — должны быть и музеями, не пренебрегающими, по примеру древней Руси, и памятниками светского происхождения. И самые храмы по своей архитектуре и утвари должны быть изображением старины и отличаться не богатством, а скорее бедностью материала, но зато богатством содержания, как это и было в древней Руси, когда на ризах были изображаемы иконы вместо нынешних, ничего не говорящих, орнаментов. Это, быть может, было бы шагом к примирению и с старообрядцами. Все в храме-школе должно отличаться поучительностью и служить к тому, чтобы в умах и сердцах учеников ожила, воскресла старина. При таком праздновании памяти прославления пр. Сергия храмы-школы, т.е. нераздельность крещения и помазания от воспитания и обучения детей, или нераздельность духовного от светского воспитания, высшим — полным выражением которого было бы усыновление Богу всех отцов, храмы-школы, которые и в настоящее время кое-где сооружаются, были бы построены везде, по всей России, и это было бы новым посмертным чудом преп. Сергия. Для полноты всеобщего просвещения недостаточно, впрочем, сооружения только школ-храмов, где крещение и помазание не отделяется от воспитания и обучения, необходимо также и тюрьмы обратить в исправительные школы, приблизив их к храму, и тогда покаяние не будет отделяться от исправления. Храм Пресв. Троицы, который предлагается воздвигнуть при церкви Московского Румянцевского музея, должен быть образцом для тех школ-храмов, которые предлагается устроить повсеместно к пятисотлетнему юбилею открытия мощей пр. Сергия. Эти школы-храмы, воздвигнутые повсеместно ради спасения от голода (от бездождия и многодождия) и моровых язв, не должны быть чужды изучению той силы, которая носит в себе голод, язвы и смерть, как об этом сказано в статье «О памятнике Каразину» («Наука и Жизнь», 1894 г., № 15-16-й ³⁵).

Построение таких школ-храмов повсеместно не станет ли, вместе с тем, и исполнением со стороны преемников Владимира святого — долга всеобщего обязательного образования, принятого на себя и своих преемников св. Владимиром как восприемником русского народа от купели. В наше время, когда леса почти истреблены, а построение храмов-школ повсюду является вопросом лишь времени, и притом самого короткого времени, храмы из железа вместо дерева, как храм, построенный из рельс рабочими Бежицкого завода, есть явление, в высшей степени замечательное. Старая Русь, при обилии лесов, строила в один день храмы из дерева; новая Русь, при оскудении лесов, нашла новый материал для созидания храмов совокупною деятельностью и в такой же почти короткий срок. Этот новый материал, который будет становиться тем обильнее, чем более будут строить железных дорог, сделает возможным построение храмов-школ даже в безлесных степях, и может весьма облегчить осуществление плана празднования юбилея преп. Сергия построением школ-храмов, посвященных Пресвят. Троице, к 5-му июля 1922 года.

Построение совокупным трудом всех, в среде коих господствует теперь рознь, источник бедности и всех пороков, построение школ-храмов Пресвятой Троицы, назначение коих поддерживать единство, постоянно держать мысль на высоте почитания Триединого Бога, есть необходимое завершение всякой церкви. Просвещение прихода начнется лишь тогда, когда он поймет, что ничем не может так угодить своему покровителю, коему посвящен храм (будет ли то святой, Богоматерь или Сам Христос), как построением при своем храме храма во имя Пресв. Троицы, т.е. такого храма или церкви, которая приводит к познанию Триединого, т.е. храма-школы. Школы-храмы Пресвятой Троицы, построенные общим трудом, заменят прежде бывшие баптистерии, которые у народа, принявшего крещение без оглашения, как крестят детей, и должны быть школами. Возликовал бы на небе весь лик святых с преп. Сергием во главе, когда узрел бы на земле при храмах, им посвященных, храмы Пресв. Троицы, которую чтут они на небе и которая была забыта на земле; т.е. велика будет радость на небесах, когда осуществится план, вытекающий из самого хода нашей истории, нашей жизни... И католики, и протестанты, магометане и даже евреи упрекают нас в том, что мы принимаем святых за богов, а иконы за живые существа, т.е. упрекают нас в язычестве и идолопоклонстве; построение же способом образовательным, качимским, как будет сказано об этом ниже, при каждой церкви школы-храма, посвященного Пресв. Троице, и есть действительное средство возвысить мысль и держать ее на высоте понимания высшего нравственного значения учения о Троице, как любви сынов и дщерей (любви детей) к отцам не только живущим, но и особенно умершим, по подобию безграничной любви Сына Божия и Духа Святаго к Богу Отцу; и такое раскрытие значения Пресв. Троицы устранило бы возможность как первого упрека, так и еще больше второго, ибо при понимании нравственного значения Триединства станет немыслимым принятие икон за живые существа, так как иконопись делает лишь невидимых видимыми и до всеобщего воскрешения, когда мы узрим их (невидимых теперь) лицом к лицу... Что вышеозначенный упрек не совсем безоснователен и что избавить нас от этого упрека может лишь предлагаемое здесь средство, свидетельствует нижеследующий рассказ, вкратце заимствуемый из письма от 7-го ноября 1894 г. священника с. Алферьевского Мосальского уезда Калужской губернии, отца Тимофея Павловича Тарбеева, и из приложенной к этому письму летописи с. Алферьевского, составленной отцом и предшественником отца Тимофея — Павлом Тимофеевичем Тарбеевым.

Село Алферьевское до 1764 г. принадлежало Троице-Сергиевой Лавре, а потому, как надо полагать, носило и доселе носит и другое название — «Тройчино». Храм в этом селе посвящен Пресв. Троице, а празднуются народом, как храмовые праздники, дни преп. Сергия, 5 июля и 25 сентября, т.е. праздник Троицы заменен праздником преп. Сергию; таким образом, св. Сергий даже предпочтен Пресвятой Троице. Чудный рассказ, записанный отцом Павлом в летопись села Алферьевского, о происхождении иконы, стоящей ныне в храме за престолом, свидетельствует, можно сказать, как сам преп. Сергий вразумлял жителей с. Алферьевского в их неправом предпочтении его, Сергия, Пресвятой Троице, которую сам преподобный чтит превыше всего. Монахиня Мария, везшая с собою крест с частицами в нем животворящего древа и с частицами мощей преп. Сергия, проезжая по Московско-Варшавскому шоссе, в одной версте от села Алферьевского, а следовательно, и от находящегося в этом селе храма Пресв. Троицы, обронила этот крест с мощами чудотворца; по желанию крестьян, нашедших его, крест был внесен в храм Пресв. Троицы, и, таким образом, преп. Сергий не остался вне храма чтимой им Пресв. Троицы, а вступил в него в виде частиц мощей, находившихся в кресте. А затем, когда крест был возвращен по принадлежности, монахиня Мария не решилась удержать его у себя, а сама написала икону, на которой представила образ Пресв. Троицы, несомый преп. Сергием и преемником его св. Никоном, врезала в эту икону чудотворный крест и прислала его в таком виде храму Троицы в селе Алферьевском, где он и поставлен за престолом. И не должны ли жители с. Алферьевского видеть в этой иконе прямой себе укор, который делает им преподобн. Сергий за оказываемое ему предпочтение пред Пресв. Троицею. Прихожане с. Алферьевского поступили бы согласно, конечно, с этим указанием пр. Сергия, если бы, не оставляя почитания самого преподобного, почтили бы Пресв. Троицу построением посвященного Троице храма-школы. И желательно, чтобы это новое, малоизвестное до сих пор, посмертное чудо преп. Сергия, получив всеобщую известность, внушило бы прихожанам всех в России храмов приобрести каждому приходу для своей церкви икону святого, которому она посвящена, несущего в своих руках Свято-Троицкий храм-школу (с изображением, например, на храме образа Троицы и с детьми внутри храма), и тем способствовала бы осуществлению плана построения школ-храмов во имя Пресвятой Троицы повсюду к 5-му июля 1922 года, т.е. к пятьсотлетнему юбилею прославления преп. Сергия.

В оправдание жителей с. Алферьевского должно сказать, однако, что не они одни предпочитают пр. Сергия Троице; так, называя посад при Троице-Сергиевской Лавре, вместо Троицкого или, по крайней мере, Троице-Сергиевского, как бы следовало, просто Сергиевским, не отдаем ли мы такое предпочтение Сергию пред Троицею, как и жители с. Алферьевского. Называя посад Сергиевским, мы делаем это, конечно, не думая, не сознавая того, что делаем, что говорим, но не указывает ли это, что мы все еще находимся в бессознательном, так сказать, язычестве; а между тем, Сергий, воздвигая храм Троицы, имел в виду, конечно, поднять, возвысить мысль, сознание объязычившейся, надо полагать, тогдашней Руси. Сознательно греха против Троицы мы тут не совершаем, но бессознательно остаемся, очевидно, в язычестве... Тою же бессознательностью, недуманием о том, что говорят, пишут и печатают, объясняется и то, весьма прискорбное, хотя вместе и поучительное явление, что та самая газета, которая радовалась, как доброму почину, построению обыденного храма из старых рельс, и радовалась этому особенно потому, что найден новый и обильный строительный материал, чем облегчается «в значительной степени осуществление того плана празднования пятисотлетнего юбилея открытия св. мощей преп. Сергия, о котором говорится в предисловии к сказанию о построении обыденного храма в Вологде» ⁵², та же газета привела потом мнение преосв. Дионисия — Уфимского (умершего в 1897 или 1898 г.), который будто бы не дозволяет в своей епархии построения храмов-школ, находя «несовместимым помещение школы, где дети смеются, ссорятся, бранятся, рядом со Святая Святых, от которой классное помещение учеников в церквах-школах отделяется лишь тонкою перегородкою» ⁵³; как будто толстая перегородка помешала бы Всеведущему слышать брань?!.. И неужели возможно такое странное, чтобы не сказать более, мнение о церквах-школах и совершенно языческое понятие о Боге со стороны архипастыря?!.. Если детей нельзя допускать в храм, когда Святая Святых отделена тонкой перегородкой, то естественно рождается вопрос, возможно ли их вообще допускать в храм, т.е. когда Святая Святых ничем не отделена от храма?!.. Апостолы тоже не хотели допустить детей ко Христу; неужели, однако, и преемники апостолов могут повторить ту же ошибку?!.. Дети оказываются достаточно сильными, чтобы оскорбить святыню, а святыня будто бы бессильна облагородить свойственную детскому возрасту шаловливость?!.. Таким образом, указание на несовместимость школы с храмом не доказало ли, напротив, безусловной необходимости школы в храме Христа не только человеколюбца, но и еще более детолюбца. Отделение школы от храма полезно только для сохранения язычества... Припомним также, что Святая Святых помещается даже в тюрьмах, среди преступников, и никому еще и в голову не приходило находить это несовместимым; следуя же мнению, приписываемому «Русским Словом» Преосв. Дионисию ⁵⁴, преступники, злодеи, разбойники никак уже не могут быть допущены в храм... На самом же деле, для полноты и действительности объединения самые тюрьмы необходимо было бы обратить в исправительные школы и приблизить их к храму, как об этом было уже сказано, чтобы таинство покаяния сделать действительным исправлением, дабы оглашенные и этого рода стали, наконец, верными. Митрополит Филарет в одном своем слове при освящении храма в тюрьме задался вопросом, возможно ли помещать в тюрьме храм, и нашел, что вопрос этот решен еще на Голгофе, где Христос был распят между двух разбойников ⁵⁵. А такое разрешение вопроса не указывает ли, что храмы в тюрьмах должны быть посвящаемы благоразумному разбойнику, — в этом выражалось бы упование на успешность оглашения для обращения кающихся в верных.

Для доказательства того, что детям свойственна не одна шаловливость, весьма, впрочем, извинительная и неизвиняемая лишь теми, которые сами никогда не были детьми или слишком глубоко забыли, что и сами были детьми, забыли, несмотря на то, что сохранять детскую чистоту, быть детьми есть первая обязанность христианина, — для доказательства того, что дети способны не нарушать лишь святость места, но и участвовать в созидании святого места, а таким святым местом нельзя не считать храма-школы, мы ссылаемся здесь на построение церковных школ в Мордовском и Русском Качимах Городищенского уезда Пензенской губернии. Хотя в Качимах строились не храмы-школы, а лишь церковно-приходские школы, но способ, которым строились эти школы, еще более применим к построению храмов-школ.

Школа в Мордовском Качиме была построена в 1892 году, в тот год и в то именно время, когда Москва ходила к Троице, и, быть может, по молитве паломников ко Пресв. Троице и совершилось это богоугодное и угодное именно Триединому Богу соединение сил многих на единое дело, на построение церковной школы, цель которой заключается, должна и может заключаться только в увековечении союза единодушия, братства, в увековечении того чувства, которое только и уподобляет нас Триединому Богу как образцу согласия и единодушия, по которому только и познаются ученики Христа. И мы не можем не надеяться, что событие это найдет, наконец, достойного ценителя и станет началом новой для нас жизни, и тогда явится не повесть, не поэма, а быль о том, как дети, т.е. сыны и дочери крестьян-мордвов построили школу с помощью своих отцов, родных и духовных (священника и учителя), и особенно с помощью тех двух мужей, которых можно назвать восприемниками, крестными отцами церковной школы, а именно — церковного сторожа (запасного унтерофицера) и того великого мужика, который ходил по избам, просил, умолял и, наконец, достиг цели!.. Да будет имя его благословенно отныне и до века! Это качимский Каразин, тот Каразин, который на коленях умолял украинское дворянство о пожертвовании на устройство Университета; и больше, чем Каразин, потому что Каразин мог быть образцом только для немногочисленного сословия, а качимский мужик будет образцом для всех крестьян. Превознося работу детей и содействие к построению школы мужика, мы вовсе не желаем, конечно, умалить заслугу священника и учителя, от коих и стало известно о детях и крестьянине ⁵⁶.

Качимское событие было описано не однажды, и ни разу не было оценено по достоинству, достойным образом. Писатель Епархиальных Ведомостей, по-видимому, не предполагает — а может быть, не говорит по скромности, так как и сам принимал в этом участие, — какое великое значение и смысл заключается в совокупной, согласной работе отцов и детей! А между тем, тут начало примирения отцов и детей, «обратити сердца отцем на чада» ⁵⁷, что будет вполне понятным только в школе-храме, воздвигаемом всеми живущими для молитвы к Животворящей Троице о всех умерших, для молитвы, неотделимой от труда общего, животворного. Не можем не пожалеть, что автор Епархиальных Ведомостей даже унижает, — конечно, неумышленно — детскую работу, называя ее муравьиною ⁵⁸; и это в то время, когда натуралисты, да и не одни натуралисты, стараются приравнять муравья человеку, хотя и не открыли еще, сколько известно, школы в муравейниках, и совершенно ошибочно думают, будто нашли там погребение, подобное человеческому. Если в муравейниках и есть что-то подобное погребению, то оно подобно не человеческому, не религиозному и даже не гражданскому погребению, а такому, которое является пока, как идеал, в головах еще немногих, самых передовых интеллигентов, для которых погребение мертвых равняется удалению всяких нечистот; и когда идеал этот будет достигнут, осуществлен, когда будет достигнута высшая ступень прогресса, тогда, действительно, исчезнет всякая разница между человеком и муравьем и вообще животными... Еще более заслуживает сожаления мнение профессора канонического права (в «Богословском Вестнике» 1893 г., № 4-й), который хотя и называет качимское событие маленьким лишь по внешности, но очень знаменательным в жизни русской церкви, вместе с тем, приравнивает это событие к таким, ничего с ним общего не имеющим, явлениям, как учителя, трудящиеся за очень маленькое вознаграждение, находя притом в этой скудной плате не физическое только страдание, а нравственное якобы унижение, т.е. измеряя достоинство человека размером жалованья. Излагая качимское событие, профессор не удостаивает назвать по имени даже главных деятелей, крестьянина и сторожа, и обозначает их только буквами — М.В. и М.Б. ⁵⁹; а между тем, кто знает, быть может, крестьянин Максим Васильевич Меркурьев и сторож Максим Белянин станут известными повсюду, где только будут школы, а имя профессора будет забыто подобно тому, как знаем мы имя бедного Лазаря и не знаем имени того богача, крошками со стола которого питался Лазарь; имя профессора будет забыто, конечно, не навсегда, а до тех лишь пор, пока не наступит всеобщее знание, знание всеми всех...

В соединении слабых сил детей на построение школы нельзя не видеть великой цели, ими без сомнения чувствовавшейся, сознававшейся, цели, которая соединяла их на добровольный труд. Здесь не бесцельный труд Золя, а вместе и опровержение самим делом, опровержение, вытекшее из искренних и чистых — в эти, по крайней мере, трудовые минуты — детских сердец, и опровержение самое сильное, толстовского «неделания»... ⁶⁰ Кроме того, это построение школы детьми есть самое смелое нарушение всех законов политической и социальной экономии. На всем Западе ближнем (Европа) и дальнем (Америка) нашу великую быль назовут сказкою, баснею, и притом безнравственною, так как она научает труду безвозмездному, неоплаченному, труду, не ограниченному восьмичасовым сроком, труду детскому, труду, наконец, коллективному, труду толпы, который новейшею наукою уподобляется психическим эпидемиям, повальным душевным болезням. При построении Качимской школы, согласно сказанию, даже нанятые плотники трудились не как наемники, а как друзья школы. В чем выражалось это дружество к школе, в сказании не говорится; но нет сомнения, что плотники не уменьшали рабочего дня до восьми часов, не требовали шестнадцатичасовой праздности, плотники сознавали, конечно, что они трудятся для святого дела, и их труд был нравственно-образовательным. Не требование уменьшения труда, а требование участия в умственном труде, право на такой труд, право участия в нравственном деле, вот единственное законное требование, единственное законное право; требование же уменьшения труда законным признано быть не может. (См. № 15-16, «Наука и Жизнь» 1894 г., эпиграф к статье «О памятнике Каразину» и 2-й столбец 250 стр. этой статьи — «Объединение всех в познании и воздействии на ту силу, которая казнит смертию (голод, эпидемии, землетрясения и пр.) за невежество»). Эта быль, т.е. самый факт построения школы соединенным трудом многих, несомненно доказывает, что тому, что называют толпою, или сбродом, ничем не выдающихся людей, не достает лишь поприща, не достает великого дела, чтобы стать героями. Для нас же эта быль, т.е. история о том, как дети построили школу, станет первою детскою книгою (вместо всяких робинзонов, как полная им противоположность), первым уроком нравственности, которую будут читать не дети только, но и взрослые, и старцы. Эта быль станет выше Илиады, хотя и Илиада не войну описывает, а оплакивает падших на войне, выше Одиссеи, хотя Одиссея не о скитании только отца, но и об искании сыном отца рассказывает, не говорим уже о робинзонадах, которые имеют целью превознести одиночную работу, возможность для человека обходиться одними своими силами. Быль о построении детьми школы может и должна оканчиваться словами Христа: «будьте как дети«, обращенными ко всем, к России, ко всему миру, словами, которые при построении повсеместно Свято-Троицких храмов-школ получат особенно великий смысл. Всякое село, создавая при своей церкви школу-храм, посвященный Пресвятой Троице — образцу единомыслия, единодушия и согласия, — создавая этот храм-школу трудом совокупным, будет, конечно, усиливаться превзойти Мордовский Качим, как в общей дружной работе, так и в отдельных случаях, в подробностях. Соорудив же храм-школу, всякое село получит свою былину, которая станет началом летописи и истории образования этого села ⁶¹, т.е. большего и большего объединения всех в труде постепенно расширяющегося познания неба (атмосферных и других явлений, познания земли как небесного тела, как звезды) и обращения, таким образом, людей в небожителей в нравственном и материальном смысле. (См. № 44 «Наука и Жизнь», 1893 г. «Вопрос о каразинской метеорологической станции в Москве» ⁶². «Метеорология, как знание атмосферы, есть часть астрономии или сама астрономия. Наружную сторону атмосфер человек может видеть только на других планетах и солнцах, а внутреннюю и нижнюю может наблюдать только на земной планете».)

В Качиме было положено начало и картинному музею, и это начало имеет тем большее нравственное значение, что служит комментарием к словам Спасителя — «будьте как дети», а вместе и указанием на полное отсутствие племенной вражды, розни и даже на взаимное доброжелательство таких отдаленных в родственном отношении племен, как русское и финское. Ученики Русско-Качимской школы приобрели в складчину картину «Двенадцатилетний отрок Иисус в храме» и поднесли ее своим мордовско-качимским товарищам в день освящения их школы ⁶³. Этим многозначущим подарком они пожелали своим собратьям быть подобными этому отроку, служить в своем храме Богу отцов, мордовских и русских, возрастая в премудрости и любви у Бога и у всех людей. Сказание не говорит, чем ответили своим русским товарищам ученики Мордовского Качима, эти строители школы, положившие, как говорит сказание, краеугольный камень ее, усердие которых ставили в пример их отцам (стр. 856. Постр<оение> церк<овно>-приход<ской> школы в Мордовском Качиме); но чем они могли отвечать своим русским товарищам на такое благожелание, как не поднесением образа, или картины-иконы, как говорят ныне, — образа Христа, благословляющего детей, пожелав им быть этими детьми, получившими благословение от Христа; и было бы хорошо, если бы это пожелание могло быть выражено портретным изображением учеников Русско-Качимской школы. Такое изображение может показаться неприличным для новой протестантствующей России, но несомненно, оно было бы одобрено древнею Русью. Обменявшись иконами, мордва и русь стали бы крестовыми братьями, соединились бы в одно побратимство... Признавая всеобщее родство человеческого рода, нельзя, однако, не признать, что мордва и русь — родственники очень дальние, их родство не ближе родства англичан с американскими индейцами, а потому в сближении руси и мордвы заключается обличение розни очень близких по родству народов и племен, и обличение тем большее, чем родство враждующих ближе. Изображение строителей храма-школы каждого в отдельности и особенно в совокупной работе, подобно тому, как построение обыденного храма изображено в нынешней Спасообыденской церкви в Вологде ^{*****************} , могло бы положить начало музею картинному и портретному; это и было бы народообразовательным храмом и поучительным памятником-музеем, ибо школа-храм, посвященный Пресвятой Троице, есть лишь сокращенное выражение, полным же выражением было бы: школа как соединение всех живущих (детей-учащихся и отцов-учащих) и музей как собрание изображений всех умерших (лицевой синодик) в храме Троицы, оживотворяющей всех умерших чрез посредство, т.е. трудом или действием, живущих.

Для того, чтобы вполне оценить качимское событие, необходимо знать, как возникла та школа, ученики которой построили потом свое школьное здание. Оказывается, что до построения школьного здания Качимская школа помещалась в простой деревенской избе, обрубки дерева и кадушки заменяли в ней скамьи... Одно уже это начало заставляет ожидать многого... И действительно, из этой-то школы, созданной, можно сказать, из ничего, и вышли дети, строители новой школы. И очень будет жаль, если новая школа не сохранит на память будущим поколениям учащих и учащихся хотя один из обрубков старой школы. Основателем этой первоначальной школы был человек, который мог бы занять место профессора в высшей школе (магистр духовной академии), но он предпочел низшую школу высшей, деревенское захолустье столичному, или городскому, житью. Школе, основанной в Мордовском Качиме магистром, предшествовала школа, основанная в Русском Качиме семинаристом, братом магистраака-демиста, и вероятно, на тех же началах, т.е. деньги заменялись собственным трудом. «Полюбил он (магистр) всею душою школу, понравилась ему жизнь в селе, жизнь при родителях», — пишет отец этого магистра, уважаемый священник Русского Качима, благочинный своего округа, предназначавший, вероятно, своего сына к более видному, к более обеспеченному положению, чем сельский учитель, учитель даже не земской школы, а церковно-приходской, не имеющий и того скудного обеспечения, на которое может рассчитывать учитель земской школы... Вот это поистине плодотворное возвращение в село!.. И это еще не все... В Русском Качиме, как оказывается, существует, кроме того, еще двухклассная школа, основанная отцом академиста и семинариста, которая снабжает учителями из крестьян другие школы и даже школы соседних епархий, Саратовской и Симбирской, близ границ которых находятся Качимы ⁶⁵. Приводим эти сведения из письма, не назначавшегося для печати, сообщенного нам одним, может быть, единственным жертвователем на Мордовско-Качимскую школу ⁶⁶. Таким образом, Мордовско-Качимская школа, ученики которой сделались строителями школьного здания, как все истинно-великое, была создана, можно сказать, из ничего в материальном отношении; деньги явились лишь тогда, когда все существенное уже имелось, созданное одним трудом, и трудом, конечно, добровольным. Обращение дарового в трудовое, принудительного в добровольное и есть задача школы, ибо труд есть высшая добродетель, уподобляющая нас Богу, создавшему все из ничего. Безусловно, добродетель эта принадлежит только Богу («Отец Мой доселе делает и Аз делаю» ⁶⁷), Который творит из ничего, — творение из ничего есть безусловное отрицание дарового. Построение Мордовско-Качимской школы, а также и других упомянутых здесь школ, если в построении их принимали участие дети, служит наилучшим опровержением противников школхра-мов, не желающих допускать в храмы ни школ, ни детей. Мордовско-Качимская школа есть также истинное проявление того духа, который выражался в прежнее время в построении обыденных храмов; а если бы она была не церковною только школою, а храмом-школою в полном его выражении, т.е. соединяющем в себе светское и духовное, то в построении ее дух, созидавший обыденные храмы, нашел бы полное свое выражение.

Для того, чтобы возбудить движение в деле образования, необходимо создать сказание о построении Качимской школы, достойное события. К сожалению, не обратила внимания на это событие сама Лавра, хотя построение Качимской школы совпало с пятисотлетним юбилеем кончины преп. Сергия, а сказание об этом построении помещено в юбилейном, можно сказать, номере «Пензенских Епархиальных Ведомостей», в котором помещено и слово на день пятисотлетия, и статья о значении преп. Сергия в русской церкви и государстве ⁶⁸. А между тем, не лежит ли на обязанности Лавры научить всю Россию чтить Пресв. Троицу, чтить так, как чтил Eе преп. Сергий, собственноручно построивший храм Пресвятой Троице как зерцало, как образец для собранных им в единожитие, не лежит ли на обязанности Лавры научить всю Россию чтить Пресвятую Троицу на деле — построением Ей храмов-школ совокупными силами и добровольным трудом; и это было бы подвигом, равным подвигу Дионисия и Авраамия Палицына ⁶⁹. Сказание о построении Качимской школы должно в себе заключать как похвалу Мордовскому Качиму за сооружение церковной школы единодушным трудом многих, так и пожелание ему расширить, возвысить свою церковную школу единодушным трудом уже не многих только, а всех без всяких исключений, до школы-храма, посвященного высочайшему образцу мира и согласия, Пресвятой Троице, чтобы, таким образом, стать ему, Мордовскому Качиму, зерцалом для подражания всей России вообще и интеллигенции в особенности, зерцалом для подражания в делании совокупном, общем всех отцов, сынов и дочерей, в делании, в труде, который есть величайшая, высшая добродетель... Выше мы уже говорили, что возликовал бы на небе весь лик святых с преп. Сергием во главе, когда узрел бы на земле при храмах, им посвященных, храмы Пресвятой Троицы, Которую чтут святые на небе и Которая была забыта на земле, т.е. велика будет радость на небесах, когда осуществится план, вытекающий из самого хода нашей истории, нашей жизни. Ликовала бы и земля, если бы только поняла, что ей предлагают... К сожалению, земля не пришла еще к этому пониманию, и когда придет, неизвестно; ликование же не только на земле, но и на небе зависит от земли, от нас и, прежде всего, от писателей, держащих ключи разумения в своих руках, от писателей, которые, к несчастию, знают лишь свои права и весьма слабо разумеют свои обязанности, и особенно общую обязанность, общий долг, состоящий в содействии к созданию школы-храма, а вместе и школы-музея, т.е. такой школы, в которой не будет вражды между духовным и светским, где то и другое найдет свое примирение, такой школы, которая имела бы характер священный и даже в высшей степени священный, потому что была бы школою-храмом, посвященным (в память преп. Сергия) Пресв. Троице. Такая школа, надо надеяться, не нашла бы врагов и в лице тех, которых имела своими врагами Качимская школа, и имела, может быть, только потому, что была школою, хотя и церковною, но не храмом-школою.

Судя по тому, что Качимская церковно-приходская школа вызвала пожертвование со стороны светского писателя, автора «Разбор взглядов Золя, Дюма и Толстого на труд» (Кожевников — «Бесцельный труд. Не-делание» или дело»), можно полагать, что школы-храмы, посвященные Пресвятой Троице в Ее высоко-нравственном значении, в духовно-социальном, так сказать, смысле, школы-храмы, которые должна создать себе русская земля повсеместно ко дню памяти своего духовного просветителя и собирателя (преп. Сергия) и присоединить к ним, ко дню памяти основателя светского просвещения (основателя М<инистерст>ва Народ<ного> Просв<ещения> — Каразина), школы-музея, можно полагать, что такие школы-храмы и школы-музеи ⁷⁰ вызовут, по нравственному долгу, налагаемому историею, пожертвование не народа только, который охотно жертвует лишь на храмы, но и интеллигенции, готовой, быть может, жертвовать на школы и мало расположенной давать что-либо на храмы; вызовут пожертвования на то, что не может быть создано трудом непосредственных строителей, и пожертвования не деньгами только, но преимущественно вещами, церковною утварью с археологическим характером, книгами, инструментами и т.п.; и таким образом, в этом юбилейном труде приняли бы участие все... Однако, для того, чтобы вызвать пожертвования на школы-храмы со стороны интеллигенции (в пожертвованиях со стороны народа, по примеру Качимской школы, можно не сомневаться), — со стороны интеллигенции, привыкшей смотреть на отделение духовного от светского как на какое-то благо, нужно, чтобы интеллигенция признала обращение дарового в трудовое, принудительного в добровольное, и вообще, труд общий, совокупный — за высшую добродетель, за такую добродетель, которая безусловно приписывается только Богу, сотворившему все из ничего, ибо творение из ничего и есть безусловное отрицание дарового, наперед данного. Творить из ничего человек не может, а Творящий из ничего может, конечно, чрез него, чрез человека, воссоздать и создать все. Превращение дарового в трудовое и есть осуществление цели, блага, добра, царства Божия, бессмертия, воскрешения.

По первому вопросу ⁷¹, поставленному под заглавием этой статьи, т.е. по вопросу «было ли что-либо сходное, аналогичное с нашими обыденными храмами на Западе и не оттуда ли они нами заимствованы» в «Русском Архиве» за 1894 год помещена заметка, в которой этот вопрос поставлен на психологическую почву, на почву коллективной психологии ⁷²; а с этой точки зрения построение обыденных храмов должно признать проявлением религиозного подъема, т.е. оно будет соответствовать тому, что на Западе — и особенно на дальнем, в Америке, — называется ревивалями, ревейлями, т.е. возрождениями, пробуждениями, религиозных чувств, точнее же их можно бы назвать религиозными взрывами. Эти религиозные взрывы бывают преимущественно в Америке — в стране гражданского и политического равенства и неравенства религиозного, в стране, где, можно сказать, для бедных нет религии, нет храмов, нет места и ничего, что бы служило для удовлетворения религиозного чувства бедных, так как в американских храмах все места на откупе и за дорогую цену, а потому, чтобы войти в американский храм, нужно прежде дорого заплатить за это ⁷³.

Наши религиозные подъемы, созидавшие в один день — или ночь — храмы, вызывались естественными бедствиями, каковы засухи, эпидемии и т.п. В малом виде эти подъемы совершаются у нас очень часто, почти каждый год, а иногда в одно лето несколько раз, и выражаются в общих молебнах о дожде, крестных ходах по полям и т.п. Высшего же своего проявления подъемы достигают в годины необычайных бедствий и выражаются построениями обыденных храмов. Западные ревивали, каков, например, ревиваль 1857-58 гг., начавшийся в Нью-Йорке ⁷⁴, вызываются обыкновенно промышленными и торговыми кризисами. Оживление религиозное и у нас, и на Западе начинается раскаянием; но тут и оканчивается сходство. Наше раскаяние не ограничивалось сокрушением, а переходило в дело, в дело созидания храмов, которое совершалось по решению целого мира (т.е. на вечах, мирских сходках), к такому решению приходили мгновенно, единодушно, без всяких прений; на религиозных же митингах в Америке раскаяние проявлялось в самобичеваниях, переходивших «в вопли, рыдания, в стоны, в крики, в скрежет зубов, в терзание волос». Такое раскаяние проявлялось первоначально у немногих, наиболее к тому расположенных, затем мало-помалу заражало и других, переходило на всех, а в некоторых доходило до высшей степени, «до бешенства, до конвульсий, выражалось диким вращанием глаз, пеною на устах». Такое возбуждение должно иметь какой-либо исход, оно его и находило сначала в самобичеваниях, а потом переходило в «ссоры, драки кающихся между собою, доходило до убийства» ⁷⁵. Раскаяние переходило в преступление, подтверждая, таким образом, взгляд западных психологов на коллективную деятельность толпы как на психические эпидемии. Читая рассказы о ревивалях, можно подумать, что религиозные подъемы, по крайней мере, в наше время, и могут приводить только к таким безобразиям, как это выше описано; поэтому и важно знать проявление этих подъемов в другой форме, в другом виде. Оживление у нас (наши ревивали) выражалось не в личном раскаянии, не в розни, а [в] усердной, дружной, изумительно быстрой работе, которая приводит в восторг, вызывает слезы умиления у присутствующих и участвующих в этой работе — ¶яко сподобишася видети, яже ни отцы видеша» ⁷⁶. Обыденные храмы — это памятники единодушия и согласия в молитве и труде, в мысли и деле, согласия столь редкого на земле вообще, а на русской в особенности. На обыкновенно бурных вечах тотчас же водворялась тишина, когда дело касалось построения обыденного храма, и вопрос решался без прений, единогласно и мгновенно. Это весьма редкие, светлые минуты в истории городов, для коих смутное время было обычным состоянием. Единодушие, теснейшее соединение производило даже больше, чем обещало: давали обет построить храм в один день, а устрояли его «в едино утро». Краткость времени, в которое «сподобил Господь соорудить храм» ⁷⁷, и производит наибольший восторг. В этом обете, только что данном и тотчас исполненном, чувствовалось некоторое подобие «Рече и бысть». Дело сделано так же скоро, как только сказка сказывается, — за одну ночь выросло целое здание; восходящее солнце увидало то, чего не видало заходящее. Было в этом что-то чудесное; это чудесное и вызывало восторг; и очень может быть, что этот здоровый восторг и производил исцеление, прекращал эпидемию, — это естественное чудо. В противоположность воззрению западных писателей, у нас коллективная деятельность производила не психическую болезнь, а исцеление. Таким образом, нельзя осуждать религиозные подъемы, возбуждения, если они и проявляются в таких неистовствах, как американские ревивали, потому что проявляются они так за недостатком надлежащего поприща, или дела; будь иначе, возбуждение, выражающееся в таких безобразиях, произвело бы нечто великое. Точно так же нельзя обвинять и музыку, когда она, пробуждая силы, находит исход для них только в преступлениях, как это рассказывает Толстой в «Крейцеровой сонате». Ревивали составляют необходимую принадлежность протестантских стран и служат, как говорит Лопухин, протестом против дробления, свойственного протестантизму и дошедшего в Америке до последних крайностей ⁷⁸. Там, в Америке, и нужно ждать поворота к единству, — потому, может быть, и православие пользуется в Америке благосклонным приемом ⁷⁹. Храмы, сооружаемые совокупными силами, служат, по преимуществу, выражением православия; даже в самой Америке, по свидетельству Мак-Гахан, Нью-Йоркская православная церковь есть «плод усердной, дружной, общей работы русских людей всех состояний» ⁸⁰. Хотя церковь эта и не была построена в один день, она имеет все существенные свойства обыденных храмов; тогда как храм в Чикаго, и в один день построенный, не имеет почти ничего общего с нашими обыденными храмами. Построение этого последнего храма не было вызвано ни голодом, ни мором, не было оно и памятником собирания земли; оно было вызвано недостатком места для чтений пастора Вильямса, которые происходили в небольшой пресвитерианской церкви, и почему-то решено было производить их в продолжение четырех недель утром и вечером; через две недели, по случаю большого стечения слушателей, обнаружился недостаток места; на третьей неделе решено построить к Воскресенью храм. Храм не был, однако, воздвигнут одним капиталистом, а по подписке, и эта подписка заняла более времени, чем самое построение; тем не менее храм был создан капиталом и наемным трудом, а не трудом добровольным, и не из материала, принадлежащего общине, т.е. всем, как лес при построении наших обыденных храмов. Чтения пастора Вильямса, вызвавшие религиозный подъем, ревиваль, благодаря лишь зиме не были перенесены под открытое небо и потребовали построения храма с печами (храм отоплялся тремя каминами) и освещением ⁸¹. Самое существенное различие наших обыденных храмов от американского состоит в том, что для нас храм не место лишь молитвы, а сама молитва, дело спасения, даже именно воскрешение; постройка храма вызывается не теснотою помещения, а необходимостью внешнего выражения для молитвы, для исхода религиозного подъема, ибо у нас молитва от дела не отделяется. Но если русское православие остается верным себе и в Америке, то и протестантство, переходя в Россию, в виде проповедей Редстока, пашковцев ⁸² и т.п., остается верным своей родине, Западной Европе, и проявляется в виде субъективных иллюзий спасения. Такие состояния могут сообщаться, заражать многих, и в сущности, представляют те же ревивали, но в самом лишь первоначальном их виде, в зачаточной форме. И, во всяком случае, эти одинаковые внутренние состояния многих не должно смешивать с подъемом общим, имеющим выражение в деле, в построении, например, храма, или другом каком-либо вне-храмовом деле. Можно сказать, что Россия, видя ревивали лишь в зачаточном их состоянии, не знает настоящего протестантизма; его надо видеть там, где он не встречает никаких препятствий, как, например, в Америке, где он и проявляется в ревивалях, которые доходят до вышеописанных безобразий.

К протестантским патологическим явлениям нужно отнести и штунду, толстовщину, а также молокан, духоборов, все рационалистические и мистические секты... Старообрядство же представляет подобие православию и, быть может, у этих искренних чтителей и любителей старины сохранился еще обычай построения обыденных храмов, почти исчезнувший у православных. А может быть, по причине разрыва, этот святой обычай, как выражение единодушия и согласия, стал чужд тем и другим, и может восстановиться только после примирения их... Или же не станет ли выражением примирения самое построение школ-храмов, посвященных Пресвятой Троице как образцу единодушия и согласия, причем храм-школа с музеем, заключающим в себе памятники старины, памятники всем умершим, или музейский храм-школа, воздвигаемый совокупными силами всех живущих (сынов) для поминовения всех умерших (отцов) и посвящаемый Пресвятой Троице, в Коей чтим безграничную любовь Сына и Св. Духа к Богу Отцу, заменит школу, т.е. школу нынешнюю, заставляющую забывать отцов или даже вооружающую сынов и дочерей против отца-матери. Вместе с тем, этот музейский храм-школа, ставящий своим предметом знание и почитание отцов, все знание природы делает средством для выражения этого почитания. И, конечно, такая школа не будет уже возбуждать опасений, что дети станут выше отца-матери, опасений, которые возникают ныне в среде именно крестьян.

Таким образом, обыденные храмы, или православное религиозное оживление, обновление, получает полное свое значение лишь при сравнении с западными ревивалями, и особенно с ревивалями Запада дальнего. Православное оживление выражается не в протесте и отделении, а в воссоединении, как с врагами обряда, так и с его любителями, сo старообрядцами и безобрядцами, идололятрами и идеолятрами, а также и в подъеме общей нравственности. Это внешнее выражение религиозных порывов совершенно согласно с проявлениями народной деятельности, как в помочах и толоках, вызываемых климатическими условиями, так и во время смут и нашествий; в 1612 году Россия была спасена, можно сказать, общею помочью, или толокою, как об этом уже и говорилось. Желательно было бы, чтобы эти частные, местные, временные и редкие подъемы обратились в непрерывное, постоянное, живое дело, в дело общее, хотя бы в виде лишь построения повсеместно храмов-школ с музеями при них, т.е. с храмами предков; и при этом должно быть положено в основу, принято за аксиому, что школы должны быть везде, где есть рождающиеся, а музеи везде, где есть умирающие. Даже такое лишь общее дело было бы уже врачеством против индивидуалистических душевных заболеваний в форме ревивалей. Но построение таких храмов-школ, построение обыденных церквей, есть только начало, есть самое незначительное выражение общего дела, ибо полное свое выражение общее дело найдет лишь в осуществлении чаемого, как об этом говорится в первом стихе одиннадцатой главы послания к евреям по синодальному переводу; в осуществлении чаемого (чаю воскресения мертвых) и заключается вся религия, все благо; музей же при храме есть лишь сень, подобие, а не само чаемое, не осуществление чаемого. Итак, при разрешении вопроса о храмах обыденных, о том, было ли что аналогичное им на ближнем и дальнем Западе, на ближнем и дальнем Востоке, нужно искать аналогию не во внешнем лишь выражении, а во внутренних, душевных движениях, которые у нас проявляются построением обыденных храмов, а в других местах могут выражаться в чем-либо другом, как ревивали на Западе... При такой постановке вопроса задача не расширяется только по объему и содержанию, но и получает не одно теоретическое значение, задача получает, вместе с тем, значение практическое, примирительное, объединительное... При сравнительном изучении проявлений общего религиозного чувства, выражающегося в религиозных подъемах, такое изучение не может остаться бесплодным. Если в построении обыденных храмов выражается сущность православия, а в ревивалях сущность протестантства, то руководители ревивалей, возбуждающие своими речами раскаяние личное, в предложении дела, которое соединило бы возбужденных, пробужденных ими, могли бы найти средство противодействовать розни. Построение храмов-музеев, храмов-школ, требуя для своего осуществления разнообразных профессий, представляет наилучшее дело, наилучшее средство для объединения разрозненных, особенно у протестантов с их крайностями — отрицанием икон и вообще всего внешнего, отрицанием дела как осуществления веры. Конечно, музейскую внешность, хотя бы музей был и всехудожественным, нельзя еще считать за осуществление чаемого, как это выше сказано, но музей будет и не ветхозаветною лишь сению, если будет заключать в себе не только побуждение, но и средство к осуществлению чаемого, т.е. если музей будет не всехудожественным только, но и всенаучным, и притом с аппаратом Каразина или же чем-либо подобным этому аппарату, который есть уже начало обращения слепой силы в управляемую разумом, смертоносной в живоносную; без такого же приложения естествознание бесцельно и смысла не имеет.

____________________

*	Приносим нашу глубокую благодарность нижепоименованным лицам, доставившим све-дения, по которым составлена эта статья: М. Азанчевскому, В.В. Верещагину (известный художник); св. С.Е. Звереву (из Воронежа), св. И. Лаврову (из Нижегородской губ.), св. Ребрину (Пермской губ.), св. Т.Е. Чулкову (Вологодской губ.), Страхову (из Твери), св. Т.П. Тарбееву (из Калужской губ.), Ф.А. Михайлову (уездный начальник Мервского уезда); К.П. Афонину.
**	Символ имеет тесную связь с декадентством, если не переходит в дело.
***	Между прочим, существует помочь и у туркмен Мервского оазиса: «Богатые люди, имеющие большие посевы, если не успевают по недостатку рабочих рук справиться с уборкой хлеба, сзывают на помочь всех желающих и устраивают им угощение утром и после полудня, за что помочане и работают на их поле. Работа продолжается обыкновенно не дольше как до 2-х часов пополудни. Такие же помочи устраиваются для уборки посевов ишанов их почитателями, посевов вдов и малолетних сирот родственниками и знакомыми. В этом последнем случае помочь рассматривается как жертва Богу, богоугодное дело, и угощение не обязательно» (Из письма уездного начальника Мервского уезда Ф.А. Михайлова.). Поадербежански помочь «er(h)ma».
****	Это однажды повторяется на Руси очень часто, преимущественно во время так называемой страды, очень часто и повсюду.
*****	Печь самое священное место; слова печища и огнища.
******	Такой способ построения очень похож на легенду, и такие легенды существуют не в одной русской земле; это легенда о могуществе совокупной силы, и эта легенда становится критикою, разрушающею миф, который приписывает действие многих лиц одному лицу герою, гению.
*******	«Вышедши от князя, он (митрополит) собрал своих соборных священников и все духовенство и велел идти c крестами в Вышгород. И пришли к месту, где лежали святые (Борис и Глеб), а был с ними князь великий Ярослав, и поставили клетку малу (небольшую часовню или храмину, которая была поставлена в один день) на том месте, на котором стояла сгоревшая церковь. Архиепископ (т.е. митрополит), пришедши с крестами, сотворил в той клетке всенощное пение. На другой день пришел архиепископ со крестами (к тому месту), где лежали пречестные тела... И внесши (гробы) в ту храмину, которая была поставлена на месте сгоревшей церкви, поставили их поверх земли, на правой стороне» (Из сказ<ания> Якова мниха, «Чт<ения> в Об<ществе> И<стории> и Др<евностей> Рос<сийских>», 1870, кн. 1-я). Голубинский. Ист<ория> канониз<ации> свят<ых> в Русск<ой> Церкви («Богос<ловский> Вес<тник>», 1894, июль, стр. 67 и 68) 21.
********	Существует два определения смертности одно философское, а другое религиозное, или христианское; христианское определение имеет в виду смерть не себя лишь, но и всех других, философское же определение знает только собственную смерть; с этой последней точки зрения и можно доказывать, что смерти нет (не обращая внимания на постепенное умирание, ослабление, старение), так как, по выражению Эпикура, «пока я жив, смерти нет, а когда я умер, то меня нет». Точно так же и Толстой, следуя основной философской заповеди «познай самого себя», т.е. знай только себя, отрицает существование смерти, так как сам еще жив, а смерти других не замечает; напрасно инфлюэнца, а потом холера доказывали ему существование смерти, для человека, знающего только себя, все эти доказательства остались бессильны.
*********	Установление крестного хода на воду 1 августа объясняется необходимостью в это время дождя для посева, причем в один день и на один лишь день воздвигалась на воде часовня. Хождения на воду в дни Преполовения и Крещения имеют основание в Писании, тогда как молебное пение на воде 1 августа, кажется, не имеет такого основания. Может быть, и Преполовение имело также отношение к весенним дождям, столь необходимым для урожаев; а крещенское хождение и моление не имело ли связи с бесснежными зимами?!.. 31
**********	Лесной ряд между двух Ильинских переулков. В храме Ильи обыденного икона работы знаменитого Симона Ушакова, царского изографа XVII века.
***********	Индия (или ИндоЕвропейский полуостров), ИндоКитай и сам Китай составляют противоположность ЗападноЕвропейскому, или Альпийскому, полуострову и могут быть названы Гималайским, или точнее Юннанским или ЮгоВосточным Азиатским полуостровом.
************	В действительности Христос воздвиг храм тела своего не в три, а в один день; ибо телесный храм, разрушенный при конце пятка, Он воздвиг, когда еще не поднималось солнце дня уже не недельного, а дела воскрешения. Храм не есть действительное воскрешение, а потому храмоборцам, иконоборцам, словоборцам как Карлейль, борцам против сознания, чувства, воли как буддисты, нужно указывать на воздвижение телесных храмов, т.е. на воскрешение.
*************	Воздвигаем памятники пророкам, которых избили отцы наши 37.
**************	Только в наше время задумали снабдить большим колоколом Кельнский собор, но этот колокол, благодаря способу звонить, существующему на Западе, посредством раскачивания не языка только, а всего колокола, оказался молчальником.
***************	Западные храмы вообще служат выражением немой молитвы, потому что по самому способу звона не могут иметь больших колоколов. Рим же по отношению немоты превосходит неголосистый Запад, как видно из следующего места сочинения Золя «Рим»: «Воспоминания из времен набожного и сантиментального детства вызвали у Пьера (автора Нового Рима) негодование против римских базилик за отсутствие там колоколов, которые так нравятся смиренноверующим народным массам. Для колоколов нужны колокольни, а в Риме имеются у церквей только башенки и купола, а настоящих колоколен нет. Уж по одному этому Рим не может считаться настоящим христианским городом с трезвоном и благовестом, в которых молитвы возносятся к небу звучными волнами и где над высокими колокольнями постоянно высятся галки (но не голуби) и ласточки» 38.
****************	И желанием очень сильным, так как одиннадцатидневный срок, не говоря уже о холоде, по короткости лишь в это время дней, нужно превратить в трехдневный; а создать храм в три дня подвиг не малый, судя, по крайней мере, по тем кратким сведениям, которые мы имеем. Только в сказке об Акире Премудром, помнится, храм созидается в три дня.
*****************	«В превосходной стенной живописи нынешнего каменного храма, говорит М. Толстой в статье, напечатанной в «Душеполезном Чтении», 1889 г., № 11, особенно замечательны изображения, напоминающие историю храма, на одном из них представлены губительные действия язвы: множество больных и мертвых, лежащих на улицах города и выносимых из города для погребения; на другом начало построения обыденной церкви ночью, при общем участии граждан, на 3-м окончание язвы, изображенное в радости коленопреклоненных жителей Вологды, взирающих на новосозданный и новоосвященный обетный храм» 64.

Комментарии

 ¹  Печатается по: «Философия общего дела. Статьи, мысли и письма Николая Федоровича Федорова». Т. I. Верный, 1906, с. 685-731. В разработке вопроса о храмах обыденных статья явилась итоговой. Она обобщила обширный материал, собранный Федоровым и лицами из его окружения: летописные источники, архивные документы, сведения, почерпнутые из исторических и краеведческих изданий или присланные в ответ на воззвание «О доставлении сведений, касающихся обыденных церквей и жизни преп. Сергия Радонежского». В доработанном виде в нее вошли ранее написанные статьи: «О храмах обыденных вообще и Спасообыденских в особенности», «О братских помочах и толоках...», с незначительными исправлениями статья «Обыденные храмы и ревивали», а также заметки и письма о Мордовско-Качимской школе..

19 ноября 1897 г. Федоров сообщил Петерсону о намерении В.С. Соловьева посодействовать напечатанию какой-нибудь его статьи. «Я думаю, – писал он ученику, – что можно бы для печати приготовить статью о Выставке Fin du siecle, а также статью, оставленную мною для внесения в нее прибавок: “О храмах обыденных вообще и Спасообыденских в особенности”». Последняя статья и стала основным ядром и отправной точкой работы над статьей «О значении обыденных церквей»..

Хотя проект опубликовать статью «О храмах обыденных...» через Соловьева вскоре сорвался (см. письмо Федорова Петерсону от 3 января 1898), труд ее дополнения и переписки все же был продолжен. Федоров и Петерсон занимались этим в течение первых трех месяцев 1898 г.: Николай Павлович в Воронеже переписывал подготовленные материалы, Николай Федорович в Москве вносил исправления. По приезде Федорова в Воронеж в конце марта на первый план выдвинулись другие темы: каменные бабы как выражение культа предков, вопрос о назначении музеев, идея создания Всенаучного Цареградского музея и т.д. Внимание было поглощено и местной тематикой (статьи «Каменная баба воронежского музея», «Юбилейная выставка», «Музей Л.Г. Соловьева в Воронеже»). Затем – с момента опубликования циркуляра 12 (24) августа 1898 г. о разоружении – главной темой мысли и деятельности Федорова почти на десять месяцев становится «умиротворение». И к статье об обыденных храмах он возвращается только летом 1899 г..

Толчком к этому послужил интерес В.А. Кожевникова, ставшего в то время членом общества распространения просвещения имени Александра III, к воспитательным и образовательным идеям Федорова, в частности к его проекту повсеместного устроения школ-храмов. В трех апрельских письмах из Воронежа (11, 15 и 20 апреля) Николай Федорович горячо откликается намерению своего друга содействовать этому проекту, посылает ему свою заметку о Мордовско-Качимской школе, дает необходимые разъяснения. В июне – начале июля В.А. Кожевников совершает поездку по городам Северной Руси, по возвращении из которой навещает Федорова в Воронеже. Впечатления от путешествия «в страну обыденных храмов», беседы с Федоровым, последующие его письма ученику («После не совсем удачной попытки собирания сведений о храмах обыденных чрез посредство Епархиальных Ведомостей и Архивных Комиссий в Вас неожиданно открылся непосредственный исследователь на самых местах единодушного соединения в труде построения целых храмов, в чем прообразовано будущее соединение живущих для воскрешения умерших» – письмо от 29 июля 1899 г.) настраивают Владимира Александровича заняться изучением этого обычая, и шире – других проявлений народного согласия в истории Древней Руси. Он задумывает написание большого очерка «Северно-русские думы и впечатления», а также отдельной статьи об обыденных храмах. Федоров обещал Кожевникову помощь и содействие в этом предприятии и, уезжая в Асхабад, передал ему экземпляр своей статьи об обыденных храмах с тем, чтобы Владимир Александрович мог черпать оттуда необходимый материал..

В сентябре 1899 г. Федоров высылает Кожевникову дополнения к этому экземпляру: преамбулу, продолжение и текст двух писем, которые также были включены им в статью, но отсутствовали в варианте, имевшемся у Кожевникова (см. об этом: письма Федорова Кожевникову от 8 и 15 сентября 1899). На вопрос Владимира Александровича, может ли он ввести некоторые фрагменты федоровской статьи в свою, последовало всецелое согласие: «Чем более будет этих выписок сделано Вами, тем лучше. Если бы вся эта статья вошла в Ваше сочинение, то было бы очень хорошо и, конечно, в дословных выражениях, если эти выражения точны, и в измененных, если они не очень точны и ясны в статье о храмах обыденных» (письмо от 15 сентября 1899). В течение всей осени и начала зимы из Асхабада Федоров регулярно отправляет Кожевникову письма с новыми сведениями, указаниями, вновь и вновь разъясняет смысл древнерусского обычая, говорит о необходимости связать вопрос о храмах обыденных с вопросом о религионизации образования. Просит С.А. Белокурова передать Владимиру Александровичу имевшиеся у того материалы (см. письмо Кожевникову от 10 ноября 1899).

Очерк Кожевникова «Северно-русские думы и впечатления» был напечатан в №№ 10-12 журнала «Русский вестник» за 1899 г. В пластичную, художественно гибкую ткань очерка вплетались многие федоровские обороты, на богатом фактическом материале развивался ряд важнейших идей мыслителя: об эволюции русской храмовой архитектуры от Софийских через Успенские к Троицким храмам и о смысле этой эволюции, о значении храмов Троицы, воплощающих в себе завет «единения внутреннего, всечеловеческого, в общем братском чувстве» и «в общечеловеческом деле», о преп. Сергии, «великом чтителе Пресвятой Троицы». Касался Кожевников и теории преступной толпы, противопоставляя ей, вслед за Федоровым, те образцы святого многоединства, которые запечатлела русская история. Вся третья часть очерка была посвящена помочам, толокам, проявлениям мирского согласия в общественной и государственной жизни. В ее текст вошла та часть статьи Федорова об обыденных храмах, где речь шла о помочах и толоках, а также об объединении и спасении Руси в смутное время. Многие куски текста были даны без изменения, другие – распространены и дополнены. Кожевников ввел большое количество новых летописных данных, а также книжных источников. Завершая свой обзор, он указал, что «способность русского народа к добровольному сплочению в единодушном, бескорыстном, общеполезном труде» «нашла себе особенно чистое в нравственном отношении выражение в своеобразном, древнерусском обычае построения обыденных храмов» («Русский вестник», 1899, № 12, с. 555-556) и сообщил о своем намерении посвятить этому особую статью..

Статья «Обыденные храмы в Древней Руси» появилась в следующем же номере «Русского вестника» (1899, №1). Она также содержала в себе целые врезки текста федоровской статьи, из той ее части, которая начиналась со слов «Случаи, которые обыкновенно считаются за начало построения обыденных церквей...» и заканчивалась фрагментом, посвященным Мордовско-Качимской школе. Фактический материал федоровской статьи Владимир Александрович в значительной степени давал дословно, куски содержательные перелагал в собственной лексике и в собственном стиле. Как и в статье «Северно-русские думы и впечатления», Кожевников приводил развернутые рассказы летописей, включал новые факты, делал ряд интересных сопоставлений (описания эпидемий в русских летописных сводах и в итальянских летописях)..

В примечании к статье «Обыденные храмы в Древней Руси», вкратце излагая историю собирания сведений о них в 1890-е годы, Кожевников перечислял тех, кто участвовал в этом благом деле. Имя Федорова здесь не было упомянуто, хотя Владимир Александрович собирался выразить ему особую благодарность. Николай Федорович решительно воспротивился этому. В письме от 19 ноября 1899 г., высылая список лиц, доставивших сведения об обыденных храмах, указывая, кого следовало бы поблагодарить, настойчиво просил не вносить его самого в этот список: «Ваше желание выразить мне благодарность очень меня напугало, и я убедительнейше прошу Вас не делать мне такой неприятности». Он не признавал собственности на идеи, тем более на те, которые, по его глубокому убеждению, должны были бы родиться в сердце каждого «сына человеческого»..

Получив оттиск статьи Кожевникова, Николай Федорович отозвался о ней хоть и с похвалой, но очень коротко: «Получив письмо Ваше от 9 января, я стал ждать оттиска. [...] Теперь оттиски получены. Но как ни прекрасно написана статья о храмах обыденных, я все-таки предпочел бы прочитать Вашу поэму “На валу”» (письмо от 4 февраля 1900). Вероятно, статья все же несколько разочаровала Федорова. Ее историческая часть была богата материалом, излагала его мысли об обыденных храмах как памятниках единодушия и согласия, указывала на их умиротворительное и просветительное значение, однако предельно общо говорила о цели умиротворения, о том, для чего же нужно явленное в обыденном храмостроительстве братское, любовное, соборное единство. Так же «под сурдинку» были даны и взгляды Федорова на задачи образования, его представления о том, чем должны быть школы-храмы, для какого главного дела должны быть они устрояемы. А ведь именно активно-христианское назначение школ-храмов, их роль в обращении сердец сынов к отцам, их деятельное участие в «работе спасения» и следовало, по мнению мыслителя, подчеркнуть, на это он неоднократно обращал внимание Кожевникова в своих письмах..

При жизни Федорова его собственная статья об обыденных храмах, получившая в конечном итоге название «О значении обыденных церквей вообще и в наше время (время созыва Конференции мира) в особенности», так и не была опубликована. Вместе с другими наиболее важными и объемными сочинениями мыслителя она, уже после его смерти, вошла в I том «Философии общего дела»..

При комментировании текста статьи перевод приводимых Федоровым летописных и пр. цитат делался нами лишь в том случае, когда понимание их смысла представлялось затруднительным. – 5..

 ² Первая специальная статья об обыденных храмах в русской исторической науке. Федоров неоднократно ссылается на нее. – 5..

 ³ «X Археологический съезд в г. Риге, с 1-го по 20-е августа 1896 года. Состав предварительного комитета, правила Съезда и вопросы и запросы, заявленные к Съезду». М., 1896, .с. 34-35. – 5.

 ⁴ О Гаагской конференции по разоружению, отношении к ней Федорова, его представлениях о том, чем должна быть истинная Конференция Мира, см. преамбулу к «Статьям о разоружении и умиротворении» – Т. II наст. изд., с. 476-477. – 5..

 ⁵ Статья самого Федорова. См. Т. II наст. изд., с. 267-276. – 5..

 ⁶ См. преамбулу к «Статьям о разоружении и умиротворении». – Т. II наст. изд., с. 476. – 7..

 ⁷ Федоров ссылается на статью А. Папкова «Древне-русский приход. Краткий очерк церковно-приходской жизни в восточной России до XVIII века и в западной России – до XVII века», опубликованную в указанном им журнале на с. 251-284. Описывая бытовой и духовный уклад приходских общин, автор специально касался развития в них широкой благотворительности и помочи, выражавшихся в устроении странноприимных домов, богаделен для нищих, убогих, вдов, больниц (обычно все они помещались при храмах), а также так называемых «убогих домов» (или «Божьих домов», «скудельниц»), «т.е. особых кладбищ для бедных, странников, кончивших жизнь насильственной смертью» и т.д. «В эти убогие дома, – писал А. Папков, – в определенные дни направлялись из ближайших церквей и монастырей крестные ходы и благочестивые люди стекались с гробами, одеждами и саванами для мертвых, из усердия сами рыли ямы, опрятывали тела, надевали на них белые рубахи и саваны, потом клали в гробы и зарывали в землю, а по распоряжению высших духовных властей отправлялась общая панихида по этим убогим людям. Царская семья принимала также участие в этом благотворении, так, каждый год на Троицкой неделе выдавались шитые во дворце покровы на погребение умерших в убогий дом» («Богословский вестник», 1897, с. 273). – 8..

 ⁸ Все нижеследующее до слов «В некоторых местах помочи и толоки так исказились...» первоначально входило в статью «О братских помочах и толоках» (печатается в наст. изд. с исключением повторяющихся мест). – 9..

 ⁹ Федоров вновь ссылается на статью А. Папкова (см. примеч. 7), которая по излагаемому в ней материалу и по своей направленности не могла не быть ему близка. А. Папков подчеркивал исконно общинный характер древне-

русской жизни, проявлявшийся на всех ее уровнях. Склонность к совокупной деятельности, утверждал он, была свойственна русскому народу еще в языческие времена, выражаясь не только в «общем праздничном весельи» и пиршествах, но и в общественных пожертвованиях, заботе о больных и престарелых, которая «считалась у славян священным долгом». Под влиянием христианства произошло перерождение древне-русского быта, причем общинные начала не только были сохранены, но и получили плодотворную почву для развития. «Храм Божий как дом общей молитвы притянул к себе все общественные силы, он создал “приход”, т.е. такую морально настроенную общественную единицу, крепче которой не могло быть среди человеческого общества. Христианские интересы, сплотив “прихожан” религиозной связью, поставили цель жизни каждого человека, именно стремление его к “общему благу”, еще выше и прочнее, и русских общинников, объединенных чувством земной справедливости, объединили чувством братским и сделали их “братьями” или “братчиками”».

Образовавшиеся «братчины» (приходские общины при церквях, «устроенные на началах совести для местных религиозно-церковных целей») развили, по словам Папкова, разностороннюю общественную деятельность, которая всецело была пронизана христианским духом. Строились обыденные храмы, устраивались монастыри, на новых местах воздвигались часовни, а затем и приходские церкви. При этих церквах всегда находилось кладбище (кладбища, подчеркивал автор статьи, существовали в древности «даже при городских церквах»), и даже административное деление шло по «погостам» – название погоста носила церковь с кладбищем, а также церковными и причтовыми постройками, и это название затем было перенесено на селение.

«Постоянным местом общественных собраний жителей погоста была [...] именно та местность, где находилась церковь погоста, при которой обыкновенно устроялись, по свидетельству писцовых книг, “трапезы” (“схожие избы”). [...] Эти трапезы, – писал А. Папков, – были для погощан местом собраний и мирских постановлений не только по церковным, но и по гражданским делам». В Холмогорском и Устюжском крае «в западной части церквей были устроены теплые трапезы. Они примыкали непосредственно к церкви и составляли с ней одно здание. [...] В этих трапезах [...] прихожане устраивали в храмовые праздники складочные пиры (“питие молебных пив”) и поминание усопших в родительские дни. Сюда же собирались (по воскресеньям) на сходы “приходские люди” для обсуждения своих земских и мирских дел и здесь решались с церковным старостой во главе и совместно с причтом, все церковные общинные дела». Здесь же проходили мирские выборы, читались государевы указы и т.п. «Эти трапезы, – завершал А. Папков, – в старину, очевидно, составляли средоточие всей сельской и городской жизни в таких сравнительно больших городах, как Устюг» («Богословский вестник», 1897, № 2, с. 251-

270). – 9..

 ¹⁰ Определение, данное В.И. Далем: В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 3. СПб.-М., 1882, с. 274. – 10..

 ¹¹ См. примеч. 63 к III части «Записки». – Т. I наст. изд., с. 482. – 10..

 ¹² В тексте статьи «О братских помочах и толоках» к этому прибавлено: «...но там, где два или три соберутся во Имя Господа, Господь посреди их». – 10..

 ¹³ В статье «О братских помочах и толоках» окончание данного абзаца после слов «и не ожидали, конечно, никакого от нее угощения» изложено так: «Читая и перечитывая эти несколько строк, удивляешься, как при словах вдовы, преисполненных искреннейшей благодарности – “касатики, мне нечем угостить Вас, не обессудьте; пошли Вам Господь свою милость”, – как при этих словах не выступила из земли обильная трапеза, способная напитать всех помочан, а при словах “родителям Вашим Царство небесное” как сама земля не расступилась, не отдала своих мертвецов, не стала Царством небесным и восставшие родители не приняли участия в общей трапезе. Произнеся это искреннее слово, вдова повалилась в ноги помочанам, принося благодарность за видимую помочь людям и невидимую помочь Богу, подобно тому, как священник по молитве, благословив дары, повергается ниц, предощущая в нынешнем тайном превращении хлеба и вина в живое тело и кровь будущее явное оживление... Все это неизвестно и непонятно нынешнему человеку, гражданину, юристу, экономисту, – эти слова не производят на него ни малейшего впечатления. Помочь, совершаемая обыкновенно в праздник, не доказывает ли, что для наших крестьян праздник не покой, не суббота, а дело, труд, или что наши крестьяне действительно христиане». – 10..

 ¹⁴ Е.И. Якушкин. Обычное право. Материалы для библиографии обычного права. Вып. I. Ярославль, 1875, с. 206, 218; Вып. 2. Ярославль, 1896, с. 486-487. – 11..

 ¹⁵ В 1611 г. Троице-Сергиева Лавра, выдержавшая перед тем (с сентября 1608 по январь 1610) шестнадцатимесячную осаду войск Лжедмитрия II под командованием воевод Сапеги и Лисовского, встала во главе агитации за народное ополчение. Ее настоятель архимандрит Дионисий и келарь Авраамий Палицын рассылали по городам патриотические послания, призывая восстать против врагов за веру и отечество. Эти послания подхлестнули уже начавшееся объединительное движение городов, что привело в скором времени к созданию всенародного ополчения, руководимого Мининым и Пожарским, к освобождению в октябре 1612 г. Москвы и изгнанию поляков из Кремля. – 12..

 ¹⁶ «Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографической экспедициею Императорской Академии наук». Т. II, СПб., 1836. Упоминаемая Федоровым «отписка» находится на стр. 199-201. Обширные цитаты из «отписок» и «грамот» городов времен созыва ополчения, «этих памятников народного единодушия», запечатлевших «добровольную, дружную, быструю, [...] самоотверженную работу объединения, сплочения народных сил для спасения отечества», были приведены В.А. Кожевниковым в статье «Северно-

русские думы и впечатления» («Русский вестник», 1899, № 12, с. 552, 550). – 12..

 ¹⁷ В статье «Северно-русские думы и впечатления» В.А. Кожевников давал немало исторических примеров такой помочи, проявлявшейся, в частности, в возобновлении древне-русских городов после стихийных бедствий или иноплеменных нашествий, а также в постройке и укреплении новых. Города отстраивались в считанные недели, благодаря «единодушному труду» всего населения. «Что такой труд, – заключал Кожевников, – по своему характеру уже до некоторой степени приближался к более совершенному, вполне добровольному труду построения обыденных храмов, в этом едва ли можно сомневаться, судя по некоторым сохранившимся описаниям. Вот, например, картина возникновения Свияжска: “Пришли воеводы на Свиягу и, вышед из судов, начали лес рубить, где быть городу и, очистя гору, пев молебная и воду освятя, и со кресты по стенному месту обошли, и обложили город и церковь в городе заложили во имя Рождества Пресв. Богородицы и чудотворца Сергия. Велия чудеса содеяшася! Город, который сверху привезен, на половину тое горы стал, а другую половину воеводы и дети боярские с своими людьми тотчас сделали, велико бо бяше место, а совершили город в четыре недели” (“Летописец Русский”, 1892, Т. IV, с. 63-82). Мыслимое ли дело выполнить все это иначе как охотно и дружно трудящимся народом, иначе как в братском и молитвенном настроении, в духе завета преп. Сергия, во имя которого и возведен храм – покровитель нового города, настолько быстро, словно из земли выросшего, что появление его казалось чудом и самим строителям, и враждебным инородцам, поспешившим просить мира под впечатлением этого события» («Русский вестник», 1899, № 12, с. 545-546). – 13..

 ¹⁸ Широкое общественное движение в поддержку славян, развернувшееся в России в период освободительной войны Сербии и Черногории против Турции (1876-1877 гг.), а затем в эпоху русско-турецкой войны (1877-1878), вызвало широкий поток добровольцев в черногорскую, сербскую, болгарскую и русскую армии (в сербской армии было около 3300 солдат из России). В марте 1878 г. был организован всероссийский сбор пожертвований для создания «народного добровольного флота», а в апреле создан Комитет по его устройству, возглавлявшийся наследником престола, будущим императором Александром III. На собранные средства в июне 1878 г. в Германии были закуплены 3 парохода, получившие названия «Россия», «Москва», «Петербург». Они были снабжены орудиями, укомплектованы военными командами, однако уже в августе, в связи с завершением Берлинского конгресса, устранившего угрозу войны, разоружены и направлены в Черное море для эвакуации русских войск из-

под Сан-Стефано на родину. Впоследствии ведение этими и другими кораблями добровольного флота было возложено на созданное с этой целью Общество Добровольного флота. – 13..

 ¹⁹ В статье «Обыденные, единодневные церкви», включенной в «Материалы для Археологического словаря», А.С. Уваров указывал на построение в 966 г. церкви в Василеве как на первый пример церкви «обетной», «а может быть, и обыденной». (Краткое описание построения этой церкви по статье Уварова Федоров дал в предисловии к «Сказанию о построении обыденного храма в Вологде» (см. в наст. томе).) В качестве косвенного аргумента за то, что воздвигнутая св. Владимиром церковь Преображения Господня была обыденной, А.С. Уваров приводит «Повесть временных лет»: по его словам, Нестор употребляет выражение «постави церковь», а это «ясно указывает на построение деревянной церкви, тогда как для каменных он всегда говорит: “созда или заложи”». («Древности. Труды Московского Археологического общества». Т. I. М., 1865-1867, с. 43 (3-я пагинация).) Если признать данное наблюдение А.С. Уварова верным, то церковь Пресвятой Богородицы, обет построить которую дал великий князь Мстислав Владимирович (?-1036) в 1022 году во время своего поединка с касогским князем Редедею, была каменной («и пришедши в Тьмутараканю заложи церковь святую Богородицу и созда ю») («Полное собрание русских летописей». Т. II, М., 1962, с. 134). – 14..

 ²⁰ Федоров ссылается на описание обыденной церкви св. Василия во Владимире Волынском, помещенное в книге: П.Н. Батюшков. Волынь. Исторические судьбы юго-западного края. СПб., 1888, с. 76-77 (2-я пагинация). Об этом храме см. также: Е.Н. Дверницкий. Памятники древнего православия во Владимире Волынском. Киев, 1889, с. 22-28. – 14..

 ²¹ Эпизод, приводимый Федоровым, взят из жития св. мучеников Бориса и Глеба («Сказание и страсть и похвала святым мученикам Борису и Глебу», творение «Якова мниха») и относится к 1020 или 1026 году. Как повествует житие, тела братьев-князей, убитых в 1015 г., были погребены возле церкви св. Василия в Вышгороде. После многих знамений, совершавшихся у их гробов («на месте, где они лежали, иногда видим был стоящий столп огненный, иногда слышано было пение ангелов»), а также после пожара, испепелившего стены церкви (вся утварь и иконы оказались нетронутыми), великий князь Ярослав Мудрый призвал к себе митрополита Иоанна и было решено воздвигнуть новый храм. При постройке мощи св. мучеников были извлечены из земли и установлены в храме для поклонения. Цитату из «Сказания...» Федоров дает в переводе Е.Е. Голубинского. – 14.

 ²² Летописный источник установить не удалось. – 14..

 ²³ Кирик и Иулитта – св. мученики, сын и мать, пострадавшие в 304 г. в Тарсе. С днем построения обыденной церкви в Угодичах, посвященной их памяти, совпал впоследствии день кончины св. князя Владимира, который умер 15 июля 1015 года. – 15..

 ²⁴ Текст «Предисловия...», автором которого был сам Федоров, см. в настоящем томе. – 15..

 ²⁵Вышеприведенные цитаты Федоров дает по следующим изданиям: «Новгородская летопись по синодальному харатейному списку. Издание Археографической комиссии». СПб., 1888 (так называемая Новгородская первая летопись); «Новгородские летописи (так названные Новгородская вторая и Новгородская третья летописи). Издание Археографической комиссии». СПб., 1879. Во второй цитате Федоров контаминирует в единый текст фрагменты всех трех летописей, в третьей – фрагменты Новгородской второй и Новгородской третьей летописи. – 16..

 ²⁶ Две первыe цитаты даются по изданию: «Псковская летопись, изданная на иждивении Общества Истории и Древностей Российских при Московском Университете, М. Погодиным». М., 1937. – 16.

 ²⁷ Церковь была построена в 1650 г. По свидетельству В.В. Верещагина, посетившего ее в 1894 г., она, хоть и была цела, но находилась «совсем в загоне». Богослужение в ней совершалось только раз в год. «Все, что только можно было перетащить из старой, захиревшей церкви в стоящую рядом новую, каменную, вынесено; остались иконостас, старое паникадило и некоторые другие вещи, по простоте своей признанные недостойными украшать новый храм» (В.В. Верещагин. На Северной Двине. М., 1895, с. 27). – 17..

 ²⁸ Н.А. Полиевктов. Сведения о городках и городищах, находящихся в Вологодской губернии. // Труды седьмого археологического съезда в Ярославле 1887. Т. III. М., 1892, с. 9. – 17..

 ²⁹ Сведения о построении обыденных церквей в Великом Устюге приводит со ссылкой на летописи В.А. Кожевников в статье «Обыденные храмы в древней Руси» // Русский вестник, 1900, № 1, с. 202-203, 210. Кунгурская летопись – одна из сибирских летописей второй половины XVII века, повествующая о походе Ермака. Перевод приводимых Федоровым цитат: «9 мая построили на том Городище обетную часовню во имя Николая Чудотворца»; «Издавна всевидец Христос, зиждитель дома своего, с любовью к чадам своим определил, что с освоением Сибири будет проповедано Евангелие во все концы вселенной» («Краткая Сибирская летопись (Кунгурская)». СПб., 1880, с. 2). – 17..

 ³⁰ 2 октября 1552 г., в день взятия Казани войсками Ивана Грозного, по его повелению, в Казанском Кремле была воздвигнута обыденная церковь Киприана и Иустинии. 4 октября началась постройка кафедральной церкви Благовещения, которую заложил сам царь, а 6 октября церковь уже была освящена. После взятия Нарвы во время Ливонской войны (1558) в ней, по указу царя, был также воздвигнут обыденный храм. Обыденная церковь в Москве на Старом Ваганькове была построена в 1531 г. великим князем Василием Ивановичем в благодарение за появление сына – будущего царя Ивана IV. – 17..

 ³¹ 1 августа в день празднования происхождения честных древ Животворящего Креста Господня по уставу Православной церкви положено так называемое малое водосвятие на источниках и водохранилищах (праздник был заимствован из Византии, где в этот день происходило вынесение из императорского дворца в храм Софии сохранившейся части креста Христова, при чем совершалось освящение воды). Выход на воду для совершения малого водосвятия бывает, правда не во всех церквях, и в день Преполовения Пятидесятницы, который празднуется между днями Пасхи и Сошествия Св. Духа (в службе этого дня прославляется учение Христа о воде живой, текущей в жизнь вечную (Ин 7: 37-39)). 19 января, в день Крещения Господня, совершается великое водосвятие (крестный ход на реки, озера, источники называется при этом «ходом на Иордан»). – 18.

 ³² Данные о крестных ходах, совершавшихся в Москве XVII-XVIII вв. из Успенского собора к Ильинским церквам 20 июля (2 августа), а также в периоды засух или многодождия, Федоров приводит по изданию П.М. Строева «Выходы государей царей и великих князей Михаила Федоровича, Алексея Михайловича, Федора Алексеевича, всея Руси самодержцев». М., 1844. В указателе к этой книге содержались сведения о пяти храмах Илии в старой Москве: церковь св. пророка Илии на Ильинке (известна с 1519 г., сохр. до нашего времени), на Воронцовом поле (церковь Благовещения с приделом Илии, каменная – с 1514 г.; сохр. до нашего времени), церковь св. Илии в Барашах (с 1476 – отдельная церковь, с 1689 – придел у церкви Введения во храм Пресв. Богородицы; сохр. до нашего времени), церковь Илии пророка Обыденная (см. примеч. 33) и церковь св. Илии на Тверской (известна с XVII в., сломана в XIX в.). К четырем первым храмам, указывал П.С. Строев, и совершались крестные хождения, в которых принимали участие также государи: «28 мая, 4 и 11 июня к Илии обыденному для моления о дожде, 13 июля на Ильинку, 3 и 4 августа в Бараши и на Воронцово поле для моления о ведре». Особенно торжественным был ход 20 июля, в день св. Илии, установившийся с 1660 г.: процессия шла к Лобному месту, затем к церкви на Ильинке, к Илии в Барашах, а оттуда на Воронцово поле. Данные об Ильинских церквях в Новгороде и Пскове содержатся также в указателе Строева: «В старые времена в Новгороде были две церкви св. пророка Илии (в просторечии мокрого и сухого): в одну ходили с крестами молиться о дожде, в другую о ведре. В Пскове, до 1764 года, существовали два женские монастыря св. Илии, также мокрого и сухого» (с. 31 (2-я пагинация)). – 18.

 ³³ Церковь Ильи пророка в Киеве – упоминается в летописи под 945 годом. – 18.

 ³⁴ Федоров ссылается на статью А. Пшеничникова «Церковь св. Пророка Илии обыденного, что на Остоженке в Москве», содержавшую подробную историю церкви (первоначально она была деревянной и построена в один день по обету, в 1702 г. на ее месте воздвигнут каменный храм (сохр. до настоящего времени)), рассказ о ее достопримечательностях (икона Нерукотворного Спаса, написанная в 1674 г. Симоном Ушаковым), сведения о почитании этой церкви в Москве и хождениях в нее из Успенского собора. В этой же статье приводились сведения о «скорых домах». – 18..

 ³⁵ Статья в «Науке и жизни» была написана самим Федоровым в соавторстве с И.А. Борисовым (см. в настоящем томе). – 20..

 ³⁶ Ин 2:19. – 21..

 ³⁶ Лк 11:47. – 21..

 ³⁸ Э. Золя. Собрание сочинений в 26 тт. Т. 18. М., 1965, с. 456 (слова в скобках принадлежат Федорову). – 23..

 ³⁹ Григорий (Нисский). Слово о жизни святого Григория Чудотворца // Творения св. Григория Нисского. Ч. 8. .

М., 1871, с. 159. – 23.

 ⁴⁰ «Сказание...» так описывало поведение вологодского люда в дни мора, когда было принято решение о построении обыденного храма: «И мужчины, и женщины все постились и притекали к храмам Божиим с малыми детьми своими, умоляя со многими слезами Господа Бога о своих согрешениях и о том, чтобы он утолил праведный свой гнев и помиловал людей своих. Исповедуя свои грехи, они причащались пречистых Христовых Таин и, расходясь по домам, обильно раздавали милостыню. Не видно и не слышно было тогда ни в городе ни в селениях воровства и разбоя, обмана, обид и всякого зла; ни лжи и гнева и ярости и обиды и всякой злобы; но всех соединяла великая любовь [...]. Никто не помышлял о житейском, ибо все видели пред своими очами смерть. Никто и куплею не занимался, ибо торжище закрылось, а если что и продавалось, то лишь необходимое и то в малом количестве». – 25..

 ⁴¹ По одним сведениям, древнейшая из всех известных московских церквей – церковь Преображения Господня – была срублена среди бора, покрывавшего то место, где впоследствии возник Московский Кремль, на месте хижины пустынника Букола, по другим – построена в 1272 г. великим князем Даниилом Московским. В 1330 г., после перенесения столицы из Владимира в Москву, на ее месте была воздвигнута каменная церковь, которая в период существования в Кремле Спасского монастыря (с 1319 по 1491 г.) служила его главной церковью. До построения Архангельского собора церковь Спаса на Бору была усыпальницей великих князей и княгинь. – 25.

 ⁴² См. примеч. 171, 245. – 26..

 ⁴³ Митр. Макарий – см. примеч. 52 ко II части «Записки». – Т. I наст. изд., с. 475. Сильвестр – священник Московского Благовещенского собора, политический и литературный деятель XVI в. В 1540-х гг. был вызван в Москву митр. Макарием как человек книжный и благочестивый и с 1547 г. быстро приобрел влияние на молодого Ивана IV, направляя его деятельность в том же духе, в каком это делал и Макарий. После 1560 г. впал в опалу. Митр. Филипп – см. примеч. 66 к «Собору». – T. I наст. изд., с. 500. – 26..

 ⁴⁴ Сообщение о построении обыденной часовни представил на заседании Орловской ученой архивной комиссии 17 января 1895 г. в ответ на поступившее письмо за подписью С.А. Белокурова (см. примеч. 101) член комиссии И.А. Богданов. Тогда же было постановлено «сообщение это напечатать в “Трудах Комиссии” и передать его члену Императорского общества истории и древностей Российских при Московском университете г. Белокурову, которым собираются сказания о построении обыденных храмов» («Труды Орловской ученой архивной комиссии. 1895». Вып. I. Орел, 1895, с. 2-3). «Сообщение члена комиссии И.А. Богданова о построении в г. Орле единодневной часовни» было опубликовано годом спустя: «Труды Орловской ученой архивной комиссии. 1896». Вып. I. Орел, 1896, с. 69-72. По указанию автора, доставленные им сведения содержались в книге Г.М. Пясецкого «Исторические очерки г. Орла» (Орел, 1874, с. 215-216). Из этой книги И.А. Богданов и приводил обширную цитату, которая целиком воспроизведена здесь Федоровым. – 27..

 ⁴⁵ Статья «Добрый почин» («Русское слово», 5 марта 1895, № 62) принадлежала самому Федорову. Текст этой статьи, а также ответ Федорова «Брянскому вестнику», составивший в расширенном и переработанном виде текст данного абзаца, см. в настоящем томе. – 29..

 ⁴⁶ Речь идет о Козьме Петровиче Афонине (1867-1918?), воронежском знакомом Федорова, служащем железнодорожного ведомства. Именно он сообщил Николаю Федоровичу приведенные выше сведения о построении церкви в с. Каширском. – 30..

 ⁴⁷ О школах-храмах см. преамбулу к данному разделу. Открытие мощей преп. Сергия Радонежского состоялось 5 июля 1422 г. – 31..

 ⁴⁸ «Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских». 1893, кн. 3 (т. 166), с. 13. – 31..

 ⁴⁹ Федоров имеет в виду «Слово на освящении храма явления Божией Матери Преподобному Сергию, устроенного над мощами Преподобного Михея в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре», произнесенное митрополитом Филаретом (Дроздовым) 27 сентября 1842. В этом слове были такие строки: «Кто покажет мне малый деревянный храм, на котором в первый раз наречено здесь имя Пресвятыя Троицы? Вошел бы я в него на всенощное бдение, когда в нем с треском и дымом горящая лучина светит чтению и пению, но сердца молящихся горят тише и яснее свещи, и пламень их досягает до неба, и Ангелы их восходят и нисходят в пламени их жертвы духовной» («Сочинения Филарета, митрополита Московского и Коломенского. Слова и речи». Т. IV. М., 1882, с. 193-194). Начало этого отрывка было приведено в качестве эпиграфа к вышеупомянутой Федоровым статье С.С. Слуцкого в «Московских ведомостях». – 31..

 ⁵⁰ Текст купюры, сделанной редакцией «Московских ведомостей» в статье «К 500-летнему юбилею преподобного Сергия. Храм Св. Троицы при Румянцевском Музее», был прислан Федорову самим ее автором, С.С. Слуцким (см. письмо Федорова С.С. Слуцкому в Т. IV наст. изд.). – 31..

 ⁵¹ Пожар в помещении читального зала Румянцевского музея произошел 11 августа 1896. – 32..

 ⁵² Цитата из статьи Федорова «Добрый почин» («Русское слово», 1895, № 62, 5 марта). – 35..

 ⁵³ Речь идет о заметке, напечатанной в газете «Русское слово» 29 октября 1895 г. (№ 293) в разделе «Внутренние известия» под заглавием «Мнение преосвященного Дионисия о церквах-школах». Дионисий (в миру Димитрий Васильевич Хитров. 1818-1896) – епископ-миссионер, ученик и сподвижник просветителя Сибири Иннокентия (Вениаминова). Был составителем якутской азбуки и грамматики, перевел на якутский язык все книги Нового Завета (кроме Апокалипсиса), а также ряд богослужебных книг. С 1883 г. занимал уфимскую кафедру. – 35..

 ⁵⁴ Заметка в «Русском слове», объяснявшая, почему «церковно-приходских школ в Уфимской губернии много», «а церквей-школ нет», приводила данные об отрицательном отношении преосв. Дионисия к новому типу школ не напрямую, а ссылаясь при этом на корреспонденцию «Волжского вестника». Само же мнение епископа вводилось не цитатой, а косвенной речью, с оборотом «как говорят»: «Владыка, как говорят, находит несовместимым...» Потому-то Федоров и говорит о мнении, приписываемом «Русским словом» преосв. Дионисию, оставляя надежду на неточность этих сведений. – 35..

 ⁵⁵ Федоров имеет в виду «Слово при освящении храма Пресвятыя Богородицы, Взыскательницы погибших, устроенного при замке пересыльных арестантов», произнесенное митр. Филаретом 23 декабря 1843 г. // Сочинения Филарета Митрополита Московского и Коломенского. Слова и речи. Т. IV. М., 1882, с. 278-283. Указанное Федоровым рассуждение находится на с. 278-279. – 35..

 ⁵⁶ Повествование и размышление о Мордовско-Качимской школе Федоров основывает на статье «Постройка и освящение нового здания церковно-приходской школы в с. Мордовском Качиме Городищенского уезда», напечатанной в «Пензенских епархиальных ведомостях» (часть неофиц. 1892, 15 октября, № 20, с. 854-860). Статья была помещена без подписи, однако принадлежала учителю Мордовско-Качимской школы П.П. Мироносицкому (см. о нем примеч. 65). В редакционной преамбуле к ней сообщалось, что построение школы было осуществлено в рамках программы строительства зданий для церковно-приходских школ Пензенской епархии, разработанной епархиальным Училищным советом. Для сбора средств на это предприятие были открыты общественные работы, на которых местное население получало заработок. Из этого-то капитала общественных работ и было отпущено 20 000 рублей на построение более чем 40 зданий церковно-приходских школ и 3 церквей-

школ (см. также: «Постройка зданий для церковно-приходских школ Пензенской епархии» // Пензенские епархиальные ведомости, 1893, 1 февраля, № 3). Сам Мироносицкий уточнял далее, что для Мордовско-

Качимской школы, открытой 6 октября 1891 г. и в течение всего учебного года ютившейся «в сырой и тесной крестьянской избе», было отпущено 350 рублей. Сумма была небольшая и не могла покрыть всех расходов, связанных с постройкой. Однако на помощь учителю, бывшему непосредственным руководителем работ, и его отцу, священнику соседнего села Русского Качима, главному распорядителю постройки, пришли крестьяне. «Почти все отцы учеников школы привезли на место ее постройки по одному, по два, а некоторые и по три бревна, а один из них кроме того пожертвовал 50 штук тесу лучшего качества. Доставка материалов на место постройки производилась тоже большею частию бесплатно крестьянами – друзьями школы. Лучший из этих друзей школы, полагающий за нее душу свою, – крестьянин Максим Васильевич Меркурьев взял на себя трудную и неблагодарную задачу ходить по тем крестьянам, которые согласились помочь постройке, напоминать им об их обещаниях, торопить их, выпрашивать новые жертвы, торговаться по-крестьянски с поставщиками и т.д. [...] Плотники, подряженные на постройку школы за 90 рублей, тоже принадлежали к числу друзей школы, во главе с своим подрядчиком, – церковным сторожем Максимом Беляниным. Наконец, и сами ученики школы подвигали общее дело своими слабыми руками. На их долю выпало положить, так сказать, краеугольный камень школы. Один крестьянин пожертвовал под школу 8 дубовых столбов, оставшихся от сгоревшей маслобойни. Жертва была чистой находкой, но беда была в том, что столбы были зарыты глубоко в земле и плотники отказывались вырывать их, боясь потратить на это целый день. Тогда учителю пришла в голову мысль созвать учеников школы и их послать вырыть столбы. Явилось 30 человек с лопатами, скребками, мотыками, и на месте сгоревшей маслобойни началась настоящая муравьиная работа, окончившаяся победоносным и шумным извлечением из земли дубовых кряжей. На другой день ученики школы ходили верст за семь от села на моховое болото и там под надзором взрослого крестьянина целый день теребили мох для стен будущей школы. Делом школьников было также собирание в кучу щеп, годных для топлива, и уборка негодного мусора. Все эти работы исполнялись с таким единодушием и веселием, что приходилось ставить детей в пример отцам» (с. 856-857)..

Впрочем, не все жители Мордовского Качима поддерживали постройку. Большею частью, по словам Мироносицкого, это были кулаки, из мироедов. Они негодовали, что их не спросили, ворчали, что дело обошлось без водки. Однако единодушный порыв, охвативший всех участников предприятия: крестьян – «друзей школы», детей, их отцов, самих строителей, – смел все преграды и в сентябре 1892 г. здание, заложенное летом, было окончено. По удобству и отделке оно стоило гораздо больше, чем было отпущено денег (описание здания Мордовско-Качимской школы см. «Пензенские епархиальные ведомости». Часть неофиц. 1893, 1 февр., № 3, с. 116-117), и все благодаря безвозмездной помощи жителей села. Надо сказать, что и другие школы в Пензенской епархии строились при активном участии местного населения, которое «помогало посильными пожертвованиями и особенно даровым трудом и поставкою подвод для подвоза материала» («Отчет о деятельности Совета Иннокентиевского Просветительного братства [...] о состоянии церковных школ за 1892-93 учебный год» // Пензенские епархиальные ведомости. Часть неофиц., 1894, 15 февраля, № 4, с. 147)..

Исходя из статьи П. Мироносицкого (мы пересказали здесь лишь часть текста, далее в статье описывалось торжественное открытие школы), Федоров и выстраивает собственное истолкование Качимского события, которое называет «новою эрою в истории просвещения». В нем нашел он проявление того же духа, что созидал в старину обыденные храмы, зачатки новой, «совершеннолетней» нравственности. Рассказ «о построении школы детьми под руководством священника и учителя» излагается мыслителем в жанре «сказания». И это сказание помещается им не в ту «естественную» историю, где идет постоянная борьба, сдерживаемая лишь юридическими рамками, а в историю священную, открывающую путь превозможения своей природы (все вместе, единым бескорыстным порывом одно общее дело делали качимцы). Кстати, впервые рассказ о качимской школе, в том его виде, в каком он вошел впоследствии в статью «О значении обыденных церквей», был изложен в одном из писем В.А. Кожевникову. И в этом письме Федоров просил ученика «мысль, нескладно, прозою изложенную, изобразить стихом», создать «похвалу Мордовскому Качиму за сооружение церковной школы единодушным трудом». – 36..

 ⁵⁷ «обратить сердца отцов к детям» (Мал 4:6). – 36..

 ⁵⁸ См. цитату в примеч. 56. Подобное же сравнение П. Мироносицкий употребил впоследствии и в рассказе о построении здания двухклассной школы в селе Русский Качим, в котором также, по мере сил, принимали участие дети-ученики: «Любо было смотреть на эту работу. Точь-в-точь как муравьи кишмя кишат наши работники в трех помещениях школы. Каждый с своей ношей, часто не по силам взятой. Иной свяжется с чурбаном, который вдвое больше его самого, пыхтит, кряхтит, а добьется-таки своего, – вытолкнет как-нибудь его за дверь. Шум, гам, веселье... Соперничество у класса с классом, у мальчишек с “девчатами”, у “дворян” с мордвами... Как сладко чувствовать себя душою этого веселого и невинного муравейника!» (П. Мироносицкий. Из дневника учителя церковно-приходской школы. Киев, 1895, с. 57). – 36..

 ⁵⁹ Речь идет о статье Николая Александровича Заозерского (1851-1919), писателя, профессора церковного права в Московской духовной академии, «Церковно-приходские школы» («Богословский вестник», 1893, № 4, с. 148-171). В начале своей статьи Заозерский целиком привел статью Мироносицкого в «Пензенских епархиальных ведомостях», опустив, однако, фамилии всех упоминавшихся в ней участников постройки и открытия Мордовско-

Качимской школы, а фамилии Белянина и Меркурьева дав лишь инициалами. О самом событии Заозерский писал следующее: «Представляя изображение этого маленького по внешности, но очень знаменательного события в жизни русской церкви, мы имеем основание утверждать, что подобных малых событий немало совершилось и совершается в настоящее время на святой Руси. Жизнь церковно-приходской школы богата светлыми явлениями подъема национально-церковного духа, а вместе явлениями самоотверженного подвига – полезнейшего приложения нравственно-интеллектуальных сил тысячи избранников – церковноприходских учителей и учительниц. Эти лица – за скудное вознаграждение, а иногда совсем безвозмездно приносят великую пользу русскому народу, образуя и воспитывая в юном поколении простолюдинов русских и инородцев “новую породу людей”» (с. 152). – 37..

 ⁶⁰ Все, что в статье «О значении обыденных церквей...» сказано о Мордовско-Качимской школе, основывалось на заметках и письмах Федорова, относящихся к 1893-1894 гг. Именно в эти годы мыслитель вел особенно интенсивную полемику с Л. Толстым. В 1893 и 1894 гг. двумя изданиями выходит брошюра В.А. Кожевникова «Бесцельный труд, “неделание” или дело? Разбор взглядов Эм. Золя, А. Дюма и гр. Л.Н. Толстого на труд», написанная под прямым влиянием Федорова (подробнее см. примеч. 40 к статьям о Л.Н. Толстом – Т. II наст. изд., с. 491). А летом 1894 г. Федоров пишет работу «В защиту дела и знания, против автора недумания и не-делания, или научил ли чему нас голод 1891 г.», которую собирается выпустить отдельной брошюрой. В письмах 1894 г. к Петерсону и Кожевникову вопрос о Толстом постоянно переплетается с размышлениями по поводу Качимского события, в котором философ видит сильнейший аргумент против «неделания». Статья П.П. Мироносицкого о построении школы в Мордовском Качиме была упомянута в перечне сочинений, призванных опровергнуть Толстого, помещенном в начале работы «В защиту дела и знания...» (под заглавием «“Не-делание” ли или же отеческое и братское дело?» напечатана в Т. II наст. изд.). – 37..

 ⁶¹ Опыт такой «истории» был дан в статье П.П. Мироносицкого «Очерк развития грамотности в селе Мордовском Качиме Городищенского уезда» («Пензенские епархиальные ведомости». Часть неофиц. 1892, №№ 15-18). Во вступлении к этому очерку, в духе, близком Федорову, он призывал к собиранию сведений по истории просвещения в русских деревнях и селах, указывал на важность такого собирания, писал о том, что «очерки развития грамотности в народе были бы прекрасным примером исторической благодарности», «вызвали бы на страницы истории множество позабытых тружеников народного просвещения». «Историю образования» в Мордовском Качиме Мироносицкий начинал с 40-х годов XIX века, откуда и шли предания о первых грамотниках. Примечательно, что среди этих грамотников были Василий и Адриан Меркурьевы, отец и дядя которых были «главными деятелями по постройке в Мордовском Качиме церкви», а внуки (прежде всего Максим Васильевич Меркурьев) стали «главными деятелями по устройству в селе Мордовский Качим церковно-приходской школы». Сообщал Мироносицкий о старых девах-учительницах, на которых в селе смотрели как на монахинь в миру. Эти представительницы «народной крестьянской интеллигенции» обучали грамоте крестьянских детей. Отношения в школе старых дев были похожи на семейные, «единодушие и любовь» связывали учительниц с учениками, в их школе «вырабатывался определенный тип деревенского набожного человека». Старые девы-учительницы, сестры Акулина и Анна Левины также помогали впоследствии открывать в селе церковно-приходскую школу. Речь в очерке Мироносицкого шла и о странствующих учителях, и о первой школе грамоты, открытой в 1865 г. священником М. (его отцом, П.С. Мироносицким – см. примеч. 65, – служившим тогда в этом селе, где вырос, кстати, и сам П.П. Мироносицкий), для которой им самим «были сделаны столы и классная доска», «куплены учебники и учебные принадлежности», о собранной батюшкой библиотеке, о его стараниях убедить крестьян в необходимости открыть в селе церковно-приходскую школу и выстроить ее миром («школа – дело общественное», – говаривал он). Очерк касался второй школы грамоты, открытой священником К. (П.Н. Кронтовским) в 1891 г. в церковной сторожке, и завершался сообщением об устройстве осенью того же года Мордовско-Качимской церковно-приходской школы. Таким образом, этим очерком П.П. Мироносицкий как бы укоренял в духовной истории села то событие, о котором сообщил он затем в 20 номере «Пензенских епархиальных ведомостей» 1892 года, запечатлевал вехи того пути, который привел наконец жителей села к единодушной постройке школы. – 38..

 ⁶² Статья И.А. Борисова, написанная им по мыслям Н.Ф. Федорова (см. в приложении к настоящему тому). – 38..

 ⁶³ «Пензенские епархиальные ведомости». Часть неофиц. 1892, 15 октября, № 20, с. 860. – 38..

 ⁶⁴ М. Толстой. Спасообыденный храм и чудотворная икона Спаса в Вологде // Душеполезное чтение, 1889, ч. III (№ 11), с. 357. О каменном Спасо-обыденском храме, воздвигнутом на месте первоначального деревянного, и о его росписях см. примеч. 94. – 39..

 ⁶⁵ К организации церковно-приходских школ в Мордовском и Русском Качимах имела самое непосредственное отношение семья Мироносицких, известная и уважаемая в Пензенской епархии. Отец, Петр Мироносицкий, – священник Русского Качима – был благочинным 3 округа Городищенского уезда и наблюдателем церковно-приходских школ своего округа (в его ведении в 1892 г. находилось 15 школ). Его самоотверженность и усердие в деле церковно-школьного образования, к которому он относился «не только внимательно, но с любовью и воодушевлением», не раз отмечались Училищным советом епархии (см. «Пензенские епархиальные ведомости». Часть неофиц. 1891, № 2, 15 января, с. 71; 1893, № 10, 15 мая, с. 419; 1894, № 5, 1 марта, с. 195-196). Два его сына – Андрей Петрович и Порфирий Петрович Мироносицкие – стали народными учителями. А.П. Мироносицкий, окончивший полный курс духовной семинарии, в 1888 учебном году вместе с отцом открыл в Русском Качиме одноклассную церковно-приходскую школу. П.П. Мироносицкий был выпускником Казанской духовной академии (его магистерская диссертация «Афинагор, христианский апологет II века» вышла в Казани в 1894 г.). Вернувшись в село, он – также при поддержке отца – занялся устройством школы в Мордовском Качиме, которая была открыта 6 октября 1891 г.

Вскоре после своего возникновения Русско-Качимская и Мордовско-Качимская школы (первая – за два, вторая – за один учебный год) выдвинулись в число лучших в епархии. В «Отчете о состоянии церковно-приходских школ и школ грамоты Пензенской епархии за 1891-92 учебный год» они были названы «школами, наиболее замечательными в воспитательном и учебном отношении». Высок был уровень преподавания, интересны его приемы. А. Мироносицкий, помимо обычных занятий, устраивал по воскресным и праздничным дням, а зимой – иногда и в будни по вечерам, внеклассные чтения, на которых «в простых рассказах» сообщал детям «краткие сведения из русской истории и географии» (в этих предметах его ученики и показали наибольшие успехи на экзаменах). При школе была небольшая библиотека, содержавшая более 200 экземпляров книг для чтения. Ученики П. Мироносицкого выделялись успехами в чтении и изучении церковно-славянского языка. Особой же гордостью Мордовско-Качимской школы был хор. Он состоял из 40 человек и был самым большим в епархии. Пению школьников обучал сам Мироносицкий (он был специалистом по церковному пению; впоследствии написал ряд работ на эту тему: «Церковное пение», вып. 1-5, 1904-1909; «Пение литургии». Пг., 1915; «Начальное учение о музыке». СПб., 1912), а также «попечитель школы, крестьянин Максим Меркурьев. Меркурьев давал уроки пения по вечерам, причем часто ученики без зова являлись в школу и упрашивали “дядю Максима” заниматься пением». Меньше чем за год возник стройный, слаженный хор, который легко мог «пропеть всю литургию». Более того, «по стройности пения хор приобрел громкую известность в окружности», так что соседние помещики говорили: «В Качим нужно ездить говеть, как в монастырь» («Пензенские епархиальные ведомости». Часть неофиц. 1893, № 9, 1 мая, с. 376, 384; № 10, 15 мая, с. 411-413)..

Уровень дисциплины в школах также был высок – и отнюдь не из-за строгости учителей или частого принуждения. Главное было в том, что А.П. и П.П. Мироносицкие, а также их отец, бывший законоучителем Русско-Качимской школы, снискали любовь и уважение и самих детей, и их родителей. «Отцы привыкли смотреть на школу как на место воспитания. А ученики очень преданы и привязаны к учителю, и вообще между ними и учителем существуют самые живые и искренние отношения. Поэтому большую часть дня ученики проводят в школе: можно сказать, что домой они ходят только поесть да переночевать, – все остальное время они проводят вокруг школы и учителя. Даже бывшие ученики школы, окончившие курс год или два тому назад, не порывают своей связи со школой. Все свое время они проводят в школе», – так характеризовал отчет Русско-Качимскую школу (там же, № 10, 15 мая, с. 411-412)..

В ноябре 1892 г. одноклассная Русско-Качимская школа была преобразована в двухклассную. Законоучителем ее по-прежнему оставался П.С. Мироносицкий, учителями же теперь стали оба сына: Андрей в первом, а Порфирий – во втором классе. Это была вторая двухклассная церковно-приходская школа в Пензенской епархии, и ее устройству придавалось большое значение. Школа должна была «приготовлять учителей школ грамоты», которые, помимо всего прочего, «могли бы руководить и певческими хорами» («Пензенские епархиальные ведомости». Часть неофиц. 1892, № 23, 1 декабря, с. 990)..

Поначалу школа не имела своего здания, помещалась в трех разных местах, почти не располагала средствами. Но отец с сыновьями трудились поистине подвижнически. Они не чурались никакой работы. Даже мебель для школы была изготовлена их собственными руками. Затем были выделены деньги на постройку. И опять они были недостаточны, и снова выручили крестьяне: помочами они привезли почти весь лес, причем одна из помочей – особенно срочная – состоялась даже ночью во время распутицы. Активно помогали дети: участвовали в подвозке бревен, положили первое бревно при закладке, заваливали в школьном здании внутренние завалины, убирали мусор, украшали школу к открытию и т.д. (см. «Постройка нового здания для Русско-Качимской двухклассной церковно-приходской школы» // Пензенские епархиальные ведомости. Часть неофиц. 1893, № 14, 15 июля, с. 549-

559, статья принадлежала П.П. Мироносицкому; П. Мироносицкий. Из дневника учителя церковно-приходской школы, с. 33-60)..

Ученики и после открытия нового здания не переставали принимать деятельное участие в нуждах школы. Они занимались ее обустройством, отвечали за хозяйственную и учебную часть, за надлежащую подготовку к занятиям. При школе имелась библиотека – учебной, ученической и миссионерской литературы, – которой также заведовали дети. Ими же было положено начало и школьному музею. П.П. и А.П. Мироносицкие стремились максимально развивать самостоятельность и активность учащихся. Ученики второго класса периодически вели занятия в школе грамоты, открытой при двухклассной школе, а также в приготовительном классе. Забота о школе, ставшая общим делом учителей и учеников, соединила их в дружное, согласное целое, скрепленное взаимным доверием и любовью. Так же как в Мордовско-Качимской и Русско-Качимской одноклассных школах, обучение здесь было тесно связано с воспитанием. И воспитывали детей прежде всего «добрым примером личной жизни» и «разумным словом». Духовная атмосфера школы была воцерковленной: классная молитва, уроки церковного чтения и пения, совместное говение учителя с учениками, посещение богослужений, прислуживание и пение в церкви. П.С. Мироносицкий и его сыновья стремились «и домашнюю жизнь детей приспособить к высоте школы», и передавали это стремление родителям учеников («Пензенские епархиальные ведомости». Часть неофиц. 1894, 15 февраля, с. 150)..

В истории Мордовско-Качимской и Русско-Качимских школ Федорову было созвучно многое: единодушный труд их строительства, в котором столько значил обычай безвозмездной, «всем миром» помочи, сердечное, родственное отношение учителей к своим подопечным (ведь и сам Федоров любил повторять: «учитель добрый душу свою полагает за детей»), стремление не к внешнему, формальному порядку, а прежде всего к дисциплине внутренней, к совершеннолетию сердца, к согласию ума и души. Как писал В.А. Кожевников, по мысли Федорова «наружная дисциплина получает цену лишь тогда, когда становится пособием внутренней, средством развития того сообщества душ, той “психократии”, создание которой и составляет назначение школы» (В.А. Кожевников. Николай Федорович Федоров. Ч. I, М., 1908, с. 30). Качимские школы здесь шли навстречу его чаяниям. Дорог был мыслителю и пример семьи Мироносицких: бескорыстный, дружный труд отца-священника и двух его сыновей вырастал в альтернативу господствующей в «сем веке» розни поколений, конфликту отцов и детей, «восстанию сынов на отцов». А возврат в родные края «магистра-академика», ставшего учителем народной школы, становился символом возвращения городской интеллигенции, оторванной от своих корней и истоков, в село, к праху отцов, дедов, прадедов....

Было и еще одно знаменательное совпадение, – из тех, которые Федоров относил к действию Божьего промысла, направляющего живущих к исполнению их назначения. Вспомним взгляды Федорова на задачу начальной школы, призванной воспитывать в ребенке чувство родства, любви к умершим дедам и прадедам. Вспомним тот материально-символический комплекс, который, по убеждению мыслителя, должен был организовать вокруг себя жизнь и деятельность его идеальной общины: школа-храм, музей, кремль, обсерватория. И, наконец, кладбище, которое помещалось бы в самом центре, в самом сердце этих объединенных в одно целое учреждений. Так вот, Русско-Качимская двухклассная школа, так же как и приходская церковь села, была расположена на том самом месте, где когда-то находилось сельское кладбище. И в день закладки школьного здания на бывшем кладбище «была отслужена лития о упокоении рабов Божиих “зде лежащих”. Воодушевленно, – писал П. Мироносицкий, – все мы пели “Со святыми упокой” и “Вечная память”. Это была очень трогательная молитва. Сколько времени лежали здесь рабы Божии! На могилах их спокойно разгуливала скотина. Даже родственники утратили приметы родных могил. Никто не приходил сюда с поминаньем даже в дни, посвященные усопшим... И вот ныне на этом мертвом месте началась жизнь. Мы переселяемся на житье к покойникам и первое знакомство с ними ознаменовали молитвой за них. Да не оскудеет эта молитва!» (П. Мироносицкий. Из дневника учителя церковно-приходской школы, с. 45; см. также его статью о постройке здания двухклассной школы: «Пензенские епархиальные ведомости». Часть неофиц. 1893, № 14, 15 июля, с. 550-

551). .

Нельзя не привести и другой рассказ, относящийся уже к третьему году существования школы и принадлежащий брату П. Мироносицкого Андрею Петровичу: «Сегодня – “Радуница”, поминовение усопших. Дни общего поминовения или “родители” для нас имеют особое значение. Школа стоит на “костях”, на старом кладбище. Правда, кладбище это давно уже забыто и лет 60 на нем уже никого не хоронят, но на “родители” все же служится общая панихида..

Школа, так сказать, обязана своим местоположением почившим предкам, и мы считаем священною обязанностию возглашать на молитвах им “вечную память”. Сегодня после первого урока все воспитанники и мы вышли в сад и дождались священника – петь панихиду. Очень красивое впечатление получилось от этой панихиды. Весна, голубое небо, пробивающаяся зелень, звучные молодые голоса, трогательное “Со святыми упокой” и радостное “Христос воскресе” – все это слилось в одну чудную гармонию, вызвало в душе упование, надежду и любовь, любовь к живым и мертвым» (П. и А. Мироносицкие. Дневник учителя церковно-приходской школы. СПб., 1899, с. 212). – 40..

 ⁶⁶ Речь идет о В.А. Кожевникове, пожертвовавшем на Мордовско-Качимскую школу выручку со своей брошюры «Бесцельный труд, “неделание” или дело?» По поручению Федорова Кожевников писал в редакцию «Пензенских епархиальных ведомостей», а также в Мордовский Качим (см. письмо Н.П. Петерсона и Н.Ф. Федорова В.А. Кожевникову, 25 июля 1894). В ответ на последнее письмо и было им получено послание П.С. Мироносицкого. Федоров в свою очередь составил ответное письмо священнику Русского Качима (в переработанном виде оно также было использовано им в тексте), в котором кратко излагал проект повсеместного построения школ-храмов Пресвятой Троицы; спрашивал и о почитании преп. Сергия. К письму он приложил брошюру «Сказание о построении обыденного храма в Вологде...» – 40..

 ⁶⁷ Ин 5:17. – 40..

 ⁶⁸ «Слово в день 500-летия со дня блаженной кончины Преподобного и Богоносного отца нашего Сергия, Радонежского чудотворца», произнесенное ректором Пензенской семинарии прот. М. Знаменским («Пензенские епархиальные ведомости». Часть неофиц. 1892, № 20, 15 октября, с. 815-823); «О значении преп. Сергия в истории русской церкви и государства» (Подпись – «П»; там же, с. 523-830; окончание – № 21, 30 октября, с. 897-907). В последней статье подчеркивались именно те вехи деятельности преп. Сергия и основанной им Лавры, которые были близки Федорову: умиротворение княжеских усобиц, собирание русской земли в годины бедствий, утверждение нового порядка престолонаследия, особенно подробно говорилось о Смутном времени. Совпадение в одном номере материала о преп. Сергии со статьей о Мордовско-Качимской школе Федоров считал глубоко знаменательным – в его собственных заметках и письмах не раз переплетаются две эти темы. – 40..

 ⁶⁹ См. примеч. 15. – 41..

 ⁷⁰ См. в настоящем томе статью «Два юбилея» и примеч. к ней. – 41..

 ⁷¹ Начиная с этого абзаца и до конца статьи текст представляет собой – с незначительными стилевыми изменениями – статью «Обыденные храмы и ревивали». Она была написана Федоровым в 1895 г. (см. письмо к Н.П. Петерсону от 1 октября 1895 г.), доделывалась летом 1896 и дополнялась весной 1897 г.; Федоров предполагал отправить ее на X Археологический съезд (который должен был состояться в Риге с 1 по 20 августа 1896 г.), чтобы еще раз привлечь внимание к посланным туда же ранее запросам С. Белокурова и С. Слуцкого о храмах обыденных (см. письмо к В.А. Кожевникову от 7 августа 1896). Статья была отправлена и в Америку к русской журналистке В.Н. Мак-Гахан (подробнее см. примеч. 128). Отдельно текст статьи «Обыденные храмы и ревивали» в машинописной копии хранится в собрании бумаг Н.Ф. Федорова в рукописном отделе ИРЛИ (p.III, оп. 2, № 228). – 42..

 ⁷² Речь идет о статье самого Федорова «Обыденные церкви на Руси» («Русский архив», 1894, № 11, с. 448-453). См. ее в настоящем томе. – 42..

 ⁷³ В своих рассуждениях о религиозной ситуации в Америке и американских ревивалях (см. преамбулу) Федоров, в частности, опирается на данные, приведенные в книге богослова Александра Павловича Лопухина (1852-1904) «Заокеанский Запад в религиозно-нравственном отношении» (СПб., 1887). Описывая жизнь американских протестантских общин, Лопухин указывал на их дробность и обособленность друг от друга, на кастовый, сословный характер многих приходов, на то, что и сам приход составляют лишь те, кто «несет расходы на содержание» церкви и проповедника – «в виде ли прямых взносов по подписке или в виде платы за сидение в церкви, которая в таком случае организуется совершенно по системе и плану общественных клубов. Вследствие этого церковь неизбежно теряет характер общедоступности, в ней получают преобладающее значение наиболее состоятельные люди, делающие наибольшие взносы, снимающие наиболее дорогие сидения. Конкуренция и соревнование особенно в церквах, где состоят популярные проповедники, чрезвычайно возвышают цены на места, обыкновенно продаваемые аукционным путем (как например в церкви Бичера, где цена местам иногда доходит до 1000 и более долларов), абонемент на эти сидения делается предметом своего рода моды и фешенебельности, и вот таким образом церковь замыкается в тесный круг более или менее богатых классов и делается совершенно недоступна для бедных классов населения. И таким образом в Америке церковь решительно теряет характер того истинно-христианского начала, по которому она должна представлять собой полное братство всех верующих во Христа и по которому в ней нет ни иудея, ни эллина, ни раба, ни свободного, а следовательно ни богатых, ни бедных, но все едино во Христе». Это лишение простого народа, особенно бедных классов в больших городах, «права на братское единение в церкви, – писал А.П. Лопухин, – тем сильнее и тяжелее чувствуется, что по принципу общественно-государственной жизни страны все граждане равны в своих правах и обязанностях, все равноправные члены одной демократической республики. И это теоретическое равноправие вопиющим образом нарушается именно в области священнейших прав на благовестие Христово!» (с. 57-58). Реакцией на отверженность становился уход простолюдинов в свободные секты, типа «церкви святых последних дней» или «церкви второго пришествия». И лишь в периоды ревивалей, когда рушились не только вероисповедные различия, но и экономические, общественные, сословные, бедняки имели возможность «без всякой платы за вход принять участие в общем богослужении» (с. 68). – 42..

 ⁷⁴ А.П. Лопухин так описывал Нью-Йоркский ревиваль 1857 г.: «...религиозный энтузиазм нью-йоркцев был возбужден до такой степени, что купцы, банкиры с своими клерками и др. деловые люди запирали среди дня свои конторы и магазины, толпами стекаясь на молитву по церквам»; «местные театры экспромтом обращались в залы религиозных собраний», где проповедники призывали присутствующих. к покаянию. «Тогдашнее религиозное движение в Штатах было так интенсивно и всеобще, что обратило на себя внимание всего цивилизованного мира» (А.П. Лопухин. Заокеанский Запад в религиозно-нравственном отношении, с. 67). – 42..

 ⁷⁵ Источник трех этих цитат установить не удалось. – 43..

 ⁷⁶ «потому что они сподобились видеть то, чего не зрели их отцы». Цитата из «Сказания о построении обыденного храма в Вологде “во избавление от смертоносныя язвы”» // Чтения в императорском обществе истории и древностей. 1893, кн. 3 (т. 166), с.16. – 43..

 ⁷⁷ Там же. – 43..

 ⁷⁸ Главная особенность ревивалей, писал А.П. Лопухин, заключается в том, что они «выходят из пределов вероисповедных форм», преодолевают загородки между сектами, соединяют всех верующих «в одно религиозное братство, одушевленное одними и теми же чувствами, одними и теми же мыслями», и таким образом являют собой «стихийный протест» «против действующего в протестантизме церковного дробления», «против того бездушного мелочного сектантства, которое разъедает религиозно-нравственную жизнь народа». Более того, ревивали, по убеждению Лопухина, становились в каком-то смысле протестом и против самого протестантизма как религии, так как их участники во множестве своем совершали подвиги, постились, устраивали всенародную исповедь и т.д. (А.П. Лопухин. Заокеанский Запад в религиозно-нравственном отношении, с. 65, 68). – 43..



 ⁷⁹ В 1860-1870-х гг. в американской епископальной церкви, выработавшей в те годы собственную теорию о кафоличности церкви, мечтавшей о создании «единой церкви», шел процесс сближения и диалога с православием. Был создан особый греко-русский комитет, члены епископальной церкви путешествовали по Православному Востоку, встречались с православными иерархами. И хотя к воссоединению это не привело, тенденция к восстановлению кафолического начала в епископальной церкви сохранилась и впоследствии, проявляясь как в области теоретической богословской мысли, так и в общем сознании церкви, некоторые общины которой принимали обеты безбрачия, послушания, бедности, вводили посты, а также в движении к преобразованию литургии (см. об этом: А.П. Лопухин. Религия в Америке. СПб., 1882; его же. Заокеанский Запад в религиозно-

нравственном отношении; его же. Сношения американской епископальной церкви с православным востоком по вопросу о соединении церквей» («Христианское чтение», 1881, 1882 гг.). – 43..

 ⁸⁰ См. примеч. 128. – 43..

 ⁸¹ Федоров основывается на заметке «Церковь, построенная в один день», появившейся в газете «Московские ведомости» (1897, № 90, 1 апреля) в рубрике «Заграничная жизнь». «Американская газета "Tagliche Illinois Nachrichten", – писал анонимный корреспондент, – сообщает, что в предместьи Чикаго Равенсвуд недавно в один день построена и вполне отделана снаружи и внутри церковь, вмещающая 3000 человек, отопляемая тремя каминами и освещаемая электричеством. На другой день она уже была освящена. Место, на котором возвышается церковь, в пятницу вечером было еще незастроенным пустырем. Когда же в воскресенье утром жители Равенсвуда протерли себе глаза и выглянули в окно, они увидали новую, уже совершенно оконченную церковь, вышиной от 90 до 120 футов, из труб которой поднимался дым и открытые двери которой приглашали благочестивых граждан к богослужению..

Контракт для построения церкви был заключен в четверг поздно вечером. Первый строительный материал для церкви был привезен в пятницу в 3 ч. пополудни и в то же время были проведены электрические проволоки к фабрике, находящейся на расстоянии двух миль от места постройки. В субботу утром, в 5 часов, десять человек начали строить, и по мере того, как подвозили строительный материал, увеличивалось и число каменщиков, так что в конце концов в постройке участвовало около 200 человек. В 5 часов пополудни в субботу уже были возведены стены и крыша настолько подвинулась вперед, что дамы Равенсвуда могли уже украшать внутри стены ее зеленью и флагами.

3000 церковных стульев стояли уже все на местах, прежде чем крыша была готова, а кафедра и рояль были установлены в то же время, как навешивали церковные двери». Заметка сообщала далее о подписке на храм, по которой в течение недели было собрано 1700 фунтов стерлингов, и о поводе его постройки (чтения пастора Вилльямса). – 44..

 ⁸² Редсток Гренвил Валдигрев (1831-1913) – английский проповедник-евангелист. В 1874 г. прибыл в Петербург и с большим успехом проповедовал в великосветском обществе. Увлечение проповедями Редстока среди русской аристократии было настолько сильным, что его зачастую рассматривали как эпидемическую психическую болезнь, подобную массовым психозам в средние века (см. «Голос», 1876, 27 апреля, № 117). Последователи Редстока составляли секту «пашковцев», получившую свое название от фамилии одного из ее руководителей, отставного гвардии полковника В.А. Пашкова. Основой учения пашковцев было протестантское положение об оправдании верою: будучи бессильным заслужить оправдание перед Богом и обрести спасение своими делами, человек способен спастись лишь верою во Христа-Искупителя. Раскаявшись же и уверовав во Христа, он силою веры начинает творить добрые дела. – 44.

С. 5 - 46