СТЕНЫ КРЕМЛЯ ²¹²

«Что такое стены Кремля в нынешнем виде?» Развалина, разрушающаяся и возбуждающая к себе сожаление. «Чем они могли бы быть?» Могучею образовательною силою, образовательною силою, могущею произвести и нравственный и умственный подъем (для народа, призванного всеобщею воинскою повинностию к участию в решении всемирно-исторических вопросов). Таков ответ на великий, страшный вопрос, касающийся не стен только, но и самой жизни, вопрос, по которому всякая поддержка, поправка есть неизбежно искажение старины (выражение неблагоговения к ней), а отказ от искажения, от поддержки означает отдачу старины (мертвой и живой) разрушению (и смерти). Вопрос между Буддизмом непротивлением злу (разрушению и смерти) и Христианством восстановлением блага, воскрешением. В таком вопросе нет места обличению. Вопрос касается всех без исключения людей, без различия званий, партий... Обличение было бы профанациею великого вопроса. Потому в нынешнем состоянии стен Кремля, возбуждающем жалость, мы видим лишь опасение, страх хранителей, и даже основательный, побелкою, покраскою выразить неуважение старине, неблагоговение к ней. Каково же было наше удивление, когда мы встретили заявление, или, точнее сказать, обличение самим себе, со стороны хранителей, говорящих, что они «всегда придерживаются правила по возможности сохранять внешний вид их (памятников старины) в первоначальном их стиле, не вдаваясь ни в какие фантазии»²¹³. Действительно, никаких фантазий не видно, хотя сохранение лишь стиля открывает ей большой простор, но не видно ни малейшей заботы и о сохранении их <(т.е. памятников старины)>. Не могли же стены Кремля выйти из рук строителей в том виде, в каком они находятся в настоящее время! Несмотря на прямое заявление или обличение себя, мы видим в нем лишь неискусное, противоречивое, а главное, совсем ненужное оправдание* и продолжаем верить, что только благоговейный страх был и есть причина видимого жалкого состояния стен Кремля. Живопись должна освободить от справедливого страха. Относительно стен она вполне разрешает вопрос (как воскрешение относительно их строителей и защитников...). Фантазиею эта живопись, это письмо быть не может, потому что роспись эта национальная работа всем народом с царем во главе может быть результатом совокупного труда историков, археологов и живописцев, т.е. и ученых, и художников. Потому эта роспись будет воображением действительности на стенах, а не произвольной фантазией. Изображение на стенах исторических картин, которые они видели, будет не пестрым нарядом, а облечением их в истину и правду (но не злую правду), которая не может не быть поучительною.

Употребление росписи, а не раскраски, живописи, а не пестроты показывает, что мы в стенах чтим не камни лишь, а тех, которые созидали их и защищали. Кремль для нас не храм лишь, а церковь, одушевляющая храм, не крепость лишь, а и сонм защитников ее от начала создания его (Кремля). Поминая защитников, живопись не забывает и стен. Только одна живопись может на нынешних стенах представить все фазы, которые они проходили, показывая на самом дальнем плане первобытный острожек Даниила, которому чрез несколько лет исполнится 600 лет, затем дубовые стены Калиты, первые каменные стены Донского и т.д. Не напрасно Господь дал человеку, или лучше сынам человеческим, воображение, которое может, или, вернее, не может при виде развалин не восстановлять картины целого, как умершего не может представлять совершенно лишенным жизни. Эта-то способность есть то, что делает всякую душу человеческую христианскою или религиозною, и никакие усилия не могут даже у ученых убить этой проективной способности представлять мир не таким только, какой он есть, но и каким он должен быть, представлять умерших оживающими, Кремль разрушающийся Кремлем живущим во все протекшие века.

____________________

* Еще более неискусное обвинение, будто я, отвергая раскраску, что справедливо, предлагаю в то же время раскрасить их, что и несправедливо и даже было бы неблаговидно, если бы не было лишь неискусным приемом полемики. Лучше было бы так выразиться: «Отвергая раскраску, он (т.е. я) предлагает размалевать стены» это было бы отрицанием живописи, конечно, плохой. Но и хорошая живопись будет размалевкою пред действительным восстановлением не стен, а жизни самих строителей и защитников их.

С. 91 - 92

КОММЕНТАРИИ

²¹² Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 7, ед. хр. 145, лл. 10–11 об. (копия рукой Н.П.Петерсона – к. 3, ед. хр.3, лл. 131–133). Ранее опубликовано: «Философия бессмертия и воскрешения». Вып. 2, с. 215–217. Заметка была написана в связи со статьей В. А. Кожевникова «Стены Кремля» («Русский архив», 1893, № 11, с. 365–377), в которой предлагалось к 600-летию первой, тогда еще деревянной ограды Кремля расписать его стены исторической живописью, представив на них все, что в течение веков видели эти стены, [...] всю многострадальную драму истории России, поставленной провидением посредине между двумя мирами – Восточным и Западным». Необходимость подобной росписи Кожевников аргументировал и практическими доводами (к 1890-м гг. кремлевские стены, «загрязненные, отсыревшие, облупившиеся, все в пятнах, с незатертыми даже простою побелкою местами починки», нуждались во внешней реставрации), и соображениями нравственного порядка: ограда Кремля, так же как и сам древний детинец, – достояние всей России и должны быть возвышены до значения «национального памятника», который послужил бы воспитанию живущих, укреплению их на «все доброе». «Это была бы, – писал Кожевников о проектируемой им росписи, – отечественная и вместе всемирная история, рассказанная не бледною речью учебника, не сухим изложением ученых работ, а страстным, задушевным, полным божественного огня языком искусства, доступная и понятная не одному уму только, и притом уму немногих, а уму, воображению и чувству как простолюдина, так и человека высокого развития. Это был бы общеобразовательный музей, перенесенный из-под спуда ученых хранилищ древности наружу, на свет Божий. [...] Это была бы национальная художественная галерея, всем и всегда доступная не для эстетического только наслаждения, но и для поучения в художественных образах» («Русский архив», 1893, № 11, с. 367–371).

Изложенная Кожевниковым идея росписи кремлевских стен принадлежала Федорову и была частью его проекта обращения Кремля в воспитательный «всенаучный и всехудожественный Музей» (см. также статьи о памятниках Александру II и Александру III в настоящем разделе, а также статью «Внутренняя роспись храма» в разделе «Статьи о литературе и искусстве»). Николай Федорович и вдохновил Кожевникова на статью, надеясь, что предложение, печатно высказанное, встретит сочувствие и поддержку и официальных лиц, и деятелей искусства. Однако этого не произошло. В. Верещагин, которому Федоров сообщил свой проект (Кожевников в статье «Стены Кремля» также упомянул имя этого художника, указав, что по роду своего таланта, склонного к эпичности, монументальности, к неразрывности идейного и художественного начал, Верещагин более всех подошел бы для осуществления росписи), заинтересовался им, но счел надежды на выполнимость задуманного мало реальными (см. в связи с этим письмо Федорова Верещагину в Т. IV наст. изд.). Кроме того, статья Кожевникова вызвала возражения со стороны тогдашнего заведующего дворцовой частью Кремля графа А. В. Орлова-Давыдова, увидевшего в предложении росписи кремлевских стен неуважение к родной старине, «новшество» и собиравшегося напечатать об этом статью в том же «Русском архиве». По свидетельству В.А. Кожевникова, «П.И. Бартенев передал эту статью для просмотра Николаю Федоровичу и мне, а мы возвратили ее с письменною репликою, также для напечатания», после чего «граф раздумал печатать свою статью» (ОР РГБ, ф. 657, к. 3, ед. хр. 3, л. 354).

В архиве Н. П. Петерсона сохранились три заметки Федорова, последовательно отражающие стадии работы над текстом ответа гр. Орлову-Давыдову. Первоначальный набросок, начинающийся словами «Что такое стены Кремля в настоящее время?» – ф. 657, к. 7, ед. хр. 145, л. 5-5 об; вторая заметка – «Не видя ни малейшей попытки к сохранению стен Кремля...», текст которой содержит фактически все положения и многие формулировки беловика, – к. 7, ед. хр. 146; третья заметка – та, которая помещена здесь, – наиболее законченна и отделана. В фонде находится и четвертый текст, аккуратно записанный рукой неустановленного лица: «Что такое стены Кремля в их нынешнем виде?» (к. 7, ед. хр. 145, лл. 3–4 об). Фактически это та же третья федоровская заметка, но уже в обработке и ретуши Кожевникова (данный текст, будучи окончательно доделан, и был отправлен в «Русский архив») – см. ее в приложении к настоящему тому. – 91.

²¹³ Цитата из статьи гр. А. В. Орлова-Давыдова (см. указание В. А. Кожевникова – ОР РГБ, ф. 657, к. 3, ед. хр. 3, л. 354). Статья не сохранилась. – 92.