О РУМЯНЦЕВСКОМ МУЗЕЕ²⁵⁰

В февральской книге «Русского Архива» помещена весьма интересная статья, посвященная предмету, с которым уже знакомы наши читатели, именно новой картине художника Матвеева и избранному им сюжету для этой картины251. Автор справедливо замечает, что наши художники до сих пор изображали лишь «грустную сторону самоотверженного подвига» Москвы в 1812 году, совершенно опуская нравственный смысл этого подвига, не затрогивали величия смиренной Москвы среди разрушения и попрания ее святынь²⁵². «Художнику Матвееву, говорит автор, пришла счастливая мысль пополнить до известной степени этот пробел в живописной истории 1812 года и его следствий. Художник изобразил эпизод из пребывания в Москве в 1818 году короля Прусского Фридриха-Вильгельма III, эпизод, глубокое значение которого почему-то просмотрели почти все наши историки. Обозревая Москву, король пожелал взглянуть на нее с возвышенного места, откуда можно было бы сразу окинуть взором все страшные развалины, оставшиеся после разгрома 1812 года. Таким местом оказалась вышка нынешнего Публичного Музея. Ее и изобразил художник в тот момент, когда Прусский король, повернувшись в сторону поруганного иноземцами Кремля и проникаясь сознанием величия жертвы, принесенной Россией в лице Москвы для спасения себя и Европы, считает долгом благоговейно, до земли, поклониться полуразрушенной святыне и приказывает исполнить то же своим двум сыновьям, будущему королю Фридриху-Вильгельму IV и будущему основателю Немецкой империи Вильгельму I, тогда как сопровождающий высоких гостей, русский офицер (граф Киселев), с изумлением смотрит на не совсем ему понятное преклонение Прусского короля и его сыновей, иноземцев, иноверцев, пред прахом сердца России, пред Кремлем, указывая на который, Фридрих-Вильгельм со слезами говорит: «Вот наш спаситель!"*

Здесь, в лице Прусского короля и его преемников, Запад впервые отрезвился от своего заблуждения, сознал свой грех неблагодарности пред исконною защитницей Европы. Представитель спасенного Россией Запада сознал его вину пред нею уже на Поклонной горе, откуда он благоговейно приветствовал Москву²⁵⁴, на той самой Поклонной горе, где достигла высшей степени и где пала слава Наполеона и Французской империи. Второю Поклонной горой, с еще большим историческим значением, чем первая, стал холм, служащий подножием Музея Московского. Если первая Поклонная гора стоит пред Москвою, как пред храмом России, то вторая Поклонная гора стоит пред самым Кремлем, как пред алтарем храма. Признав уже пред храмом Москву спасительницей Германии, король Пруссии повторил эти слова еще пред самым алтарем храма и таким образом как бы принес за себя и своих потомков клятву в вечной благодарности и дружбе к России. На месте торжественного признания этого нравственного долга зародилась Немецкая империя, по собственным словам ее основателя: своим объединением Германия обязана России. Москва может быть глубоко признательна вдумчивому художнику, напомнившему о важном, но мало известном большинству событии. Желательно, чтобы изображению этого события придано было назначение поучительное в широком смысле, чтобы оно оставалось легко доступным взорам и вниманию всех. Картина, затерянная в каком-либо частном собрании, почти недостижима для большинства, помещенная в публичном музее или городской галерее, она поучает многих, но все же только посетителей, нарочно идущих обозревать собрание художественных произведений. Скульптурное же воспроизведение того же события, помещенное на вышке Музея, на месте самого события, лицом к Кремлю, было бы доступно взорам всех и каждого, поучало бы или по крайней мере призывало бы к поучению непрерывно, напоминая и русским, не помнящим значения Кремля, и чужеземцам, не сознающим вины пред ним, что такое Кремль и к какому великому делу он всех призывает.

Есть и специальный повод к постановке такого почетного для Москвы памятника на вершине Московского Музея. Как известно, дочь преклонившегося пред Кремлем Прусского короля стала царицей русскою (Александрою Феодоровною), бабкою Царя-Миротворца**. Этот родственный союз закрепил мирные отношения двух соседних держав. Но здесь же, в Московском Музее, мы имеем пример иного объединяющего мирного начала, более прочного, нежели политическая дружба. В состав книгохранилища Музея вошла и библиотека Императрицы Александры Феодоровны, и даже помещается она как раз в центре здания, под тем местом, откуда когда-то отец составительницы этой библиотеки приветствовал Москву как спасительницу Германии»²⁵⁵. Но прежде чем говорить о вышке, нам думается, было бы доступнее увековечить в Румянцевском Музее другим способом этот знаменательнейший случай в истории его здания. Отчего бы, например, в том помещении, где находится библиотека Императрицы Александры Феодоровны, не поставить живописные изображения поклонившихся Кремлю королей Прусских и императора Германского, а также и изображения Кремля и здания Музея в том виде, в каком они представлялись тогда их благодарным взорам? Эти картины и портреты наглядно увековечили бы историческое значение прекрасного здания Румянцевского Музея, а также и то знаменательнейшее событие в истории двух народов, свидетелем которого оно было в 1818 году.

____________________

 * Вот как описывает сам граф Киселев этот момент: «Только что мы все влезли на Пашковскую вышку и окинули взглядом этот ряд погорелых улиц и домов, как, к величайшему моему удивлению, старый король, этот деревянный человек, как его называли, стал на колени, приказав и сыновьям сделать то же. Отдав Москве три земных поклона, он со слезами на глазах несколько раз повторил: «Вот наша спасительница!» «Граф Киселев и его время». Т. IV, стр. 7 253.

** И первым славянофилом нашего века, добавим мы, ибо раньше, чем наши славянофилы переменили свои костюмы, она уже ходила в сарафане и построила русскую избушку в дворцовом саду.

С. 107 - 109

КОММЕНТАРИИ

²⁵⁰ Печатается по: «Русское слово», 1896, 9 февраля, № 38 (без подписи). Эта и следующая заметка («Еще о Румянцевском музее – как памятнике 1812 года») имели форму отклика-рецензии на статью В.А. Кожевникова «Международная благодарность» («Русский архив», 1896, № 2), написанную под прямым руководством Федорова и содержавшую многие задушевные его мысли о значении Москвы, Кремля, Румянцевского музея. Федоров стремился привлечь внимание общественности к статье своего друга и ученика и одновременно – дополнить ее (см. письмо к Н.П. Петерсону от 15 февраля 1896 г.). – 107.

²⁵¹ Картина Николая Сергеевича Матвеева (1855–1939) «Король Прусский Фридрих Вильгельм III с сыновьями благодарит Москву за спасение его государства» должна была быть выставлена на II выставке Общества художников исторической живописи в Историческом музее (фотографический снимок с картины и историческую справку к ней, составленную Н.С. Матвеевым, см.: «Общество художников исторической живописи под покровительством вел. кн. Сергея Александровича. Обзор второй выставки картин в Москве
1896 г.». М., 1896, с. 4–6; фото под № 13). О том, что эта картина должна появиться на выставке, газета «Русское слово» сообщила в № 324 за 1895 г. (статья «Благодарствование сожженной Москве», подпись «N»). Сама выставка открылась 10 марта 1896 г. («Московские ведомости», 1896, № 69). Обозревая представленные полотна, корреспондент «Московских ведомостей» так писал о картине Н.С.Матвеева: «Сюжет патриотический, а если прибавить, что он вызвал заранее некоторые восторги в нашей прессе, то понятно, почему мы подходим к нему с громадным интересом и уходим с некоторым разочарованием, так как ждали большего от картины, умело сделанной, гладко написанной [...] и несомненно интересной по бесспорно историческому сюжету». Далее автор обзора излагал сюжет картины по статье В.А.Кожевникова и заметкам Н.Ф.Федорова в «Русском слове» и завершал похвалой Матвееву: «Картина выписана превосходно, свежа по краскам и свидетельствует о непрерывном совершенствовании художника, о его занятиях историей и тщательной разработке русских сюжетов» («Московские ведомости», 1896, 9 апреля, № 96). – 107.

²⁵² Это замечание В.А. Кожевникова относилось к В.В. Верещагину (в начале статьи «Международная благодарность» речь шла о выставке картин художника на сюжеты истории 1812 г., проходившей в Историческом музее в конце 1895 г.). – 107.

²⁵³ Рассказ государственного деятеля и дипломата Павла Дмитриевича Киселева (1788–1872) был приведен в письме Н.В. Ханыкова к биографу Киселева А.П. Заблоцкому-Десятовскому от 3 июля 1874 г. (А.П. Заблоцкий-Десятовский. Граф П.Д. Киселев и его время. Т. IV. СПб., 1882, с. 7). Н.С. Матвеев историческую справку к своей картине начал именно с этой цитаты («Общество художников исторической живописи. Обзор второй выставки...», с. 4). – 108.

²⁵⁴ «Фридрих-Вильгельм III не однажды выражал Москве свою признательность. Еще только издали увидев Москву из села Кунцева, король приветствовал ее как избавительницу его отечества от нашествия Наполеона. В память этого в Кунцеве сооружен пирамидальный памятник с надписью: 1818 года июня 4 дня король Прусский, узрев из села Кунцева Москву, благодарствовал ей за спасение своего государства» // Общество художников исторической живописи. Обзор второй выставки..., с. 5. – 108.

²⁵⁵ «Русский архив», 1896, № 2, с. 260–262, 264. Личная библиотека императрицы Александры Федоровны (1798–1860), супруги Николая I, содержавшая богатое собрание книг (9000 томов), гравюр, альбомов, эстампов, была передана Московскому Публичному и Румянцевскому музеям в 1862 г. по инициативе вел. князей Михаила и Николая Николаевичей и с высочайшего соизволения императора Александра II. В доме Пашкова она располагалась «посредине всего здания» в «обширном помещении под литерою G» («Путеводитель по библиотеке Московского Публичного и Румянцевского Музеев». М., 1872, с. 8). Сведения о библиотеке Александры Федоровны Кожевникову сообщил Федоров. Федорову же принадлежала мысль о «скульптурном воспроизведении» памятного события на бельведере дома Пашкова, а также многие формулировки из приведенного им фрагмента статьи «Международная благодарность». Впоследствии эпизод поклонения Москве прусского короля по статье «О Румянцевском музее» был пересказан Я.Ф. Браве в брошюре «Одно из наших центральных просветительных учреждений. Очерки Румянцевского Музея» (с. 34–35; здесь же упоминалась и библиотека Александры Федоровны, и то, что она была «первым славянофилом нашего века»). – 109.