ЕЩЕ О РУМЯНЦЕВСКОМ МУЗЕЕ КАК ПАМЯТНИКЕ 1812 ГОДА²⁵⁶

Читатели «Русского Слова» несомненно обратили внимание на статью «О Румянцевском Музее», помещенную в нашей газете.

Нельзя не поблагодарить художника Матвеева за то, что он напомнил нам столь важный момент нашей отечественной истории, остававшийся для многих даже неизвестным, и, конечно, было бы желательно, мало этого, было бы необходимо чем-нибудь увековечить эту великую сцену изъявления благодарности обиженной Москве, и как было бы хорошо, если бы вышка Публичного Музея увенчалась скульптурным изображением этой сцены на память векам и грядущим поколениям. Это было бы тем более хорошо, что, по сохранившимся изображениям Музея, в старину были у него статуи на обоих фасадах и даже на самой вышке находилось изображение, по-видимому, Минервы²⁵⁷ или Аполлона, впоследствии уничтоженное, может быть, именно потому, что напоминало языческий храм, находившийся при самом входе в христианский Кремль.

Неужели не найдется художников, которые бы пожертвовали своим совокупным небольшим трудом для безвозмездного совершения этого дела, то есть созидания из Музея нового памятника 12-му году, объединяющего Музей Московский и Кремль в одном монументе и раскрывающего глубочайший смысл этого приснопамятного времени. Тогда Москва будет иметь и исключительно духовный памятник храм Христа Спасителя, и светский, неотделимый, впрочем, от святыни Москвы, от еe Алтаря, по выражению Царя-Миротворца. Тогда Музей не напрасно носил бы имя Московского, ибо, воспроизвeдя на своей вышке знаменательное событие, он увековечил бы оценку первопрестольной, сделанную Западом в редкие минуты его беспристрастия, и был бы наглядным выражением Москвы как собирательницы и спасительницы Запада и Востока друг от друга и от самих себя (Китая от Японии, Франции от Германии), то есть выражением того, чем должна быть Москва.

Не могу не сделать здесь еще одной выписки из статьи «Русского Архива», посвященной этому же вопросу, т.е. увековечению события, изображенного на картине г. Матвеева.

«В картине поклонения Кремлю выражается не одна благодарность иностранцев, но и раскаяние в том, что совершено было их соплеменниками, участвовавшими в походе на Россию. В поруганном Кремле Запад видит плод того, что зарождалось на Западе уже в отдаленные времена: в Средние Века в отделении католичества от Церкви Восточной, в пору Возрождения в отделении светского от духовного, в предреволюционную эпоху скептического англо-французского просвещения в отделении знания от веры, наконец, в немецкой философии и критике в отделении понятия от действительности, мысли от чувства, чувства от воли и дела. Эта-то накопленная веками неприязнь и проявилась в поругании Кремля и особенно во взрыве его, который показывает, что Запад намерен был стереть с лица земли ненавистный и непонятный ему город, центр той страны, где не существовало вышеупомянутого стремления к разладу, раздору и противоречию между тем, что должно бы быть единым и нераздельным. В то время, когда сторожевая башня Кремля, Иван Великий, стоял без креста, а нынешний Публичный Музей без вышки, Запад мог наглядно убедиться в плачевных результатах 31/2 вековой истории своей вражды с Востоком, от разорения турками второго Рима до поругания третьего Рима неправильно понимаемым либерализмом и гуманизмом, выступившими под знаменем ложной свободы, призрачного равенства и притворного братства, приведших к деспотии Наполеона и не сумевших предупредить многолетних, кровопролитных, братоубийственных войн»*²⁵⁸.

Нельзя не согласиться с мыслями, высказанными здесь, а потому и нельзя не пожелать, чтобы сделано было все возможное для увековечения поклонения прусских королей Московскому Кремлю. Но прежде чем думать о скульптурном изображении этого события на вышке Музея, не мешало бы, действительно, собрать в зале Императрицы Александры Феодоровны рисунки и портреты, относящиеся к этому знаменательному событию, героем коего был отец Императрицы.

Хорошо было бы поместить здесь тот портрет Императрицы Александры Феодоровны, где она изображена в русском сарафане с венком на голове**. Эта чудная гравюра Дау (исполненная в 1818 году) в снимке помещена в труде Ровинского о русских гравированных портретах²⁵⁹.

Кстати бы надо найти и приобрести Музею и вид той «русской избы», которая, по желанию Императрицы, была сооружена в Петергофе*.

Это собрание портретов и рисунков живо напоминало бы посетителям Музея о русской душе Императрицы, отец которой нашел в себе достаточно мужества, чтобы от лица всего западного мира принести благодарность и поклонение Московскому Кремлю, как алтарю того храма, у порога которого разбилась мощь Наполеона, мнившего грубой силой оружия подчинить своей власти весь мир.

____________________

  * Нужно прибавить, что город, который Наполеон хотел своим взрывом стереть с лица земли, был спасителем всего Запада от ига восточных Наполеонов: Тамерлана и Чингис-хана.

 ** Не нужно забывать, что русская одежда на Императрице Александре Феодоровне после народных войн против Наполеона имеет совершенно другое значение, чем тот же костюм во время, предшествовавшее этим войнам.
XVIII век не знал народности. Понятие о ней возникло из противодействия народов революции и ее порождению Наполеону, встреченного ею в Вандее, Испании, Пруссии и особенно в России. Брак Великого князя Николая Павловича был результатом именно успешных народных войн России и Пруссии против Наполеона и состоялся сейчас после окончания ее. Поэтому название Императрицы Александры Феодоровны первым славянофилом не должно никого удивлять.
Императрица была и собирательницей русских костюмов, как это видно из альбома, хранящегося в ее библиотеке.

*** Чертеж плана и фасада этого строения находится в «Атласе проектов и чертежей сельских построек», изд<ание> Департ<амента> Сельск<ого> Хозяйства. Спб., 1853. Отд. II. л. 19, № 22.
Вид домика находится в книге А. Тейрота. Описание Петергофа. Спб., 1868, стр. 106. В одной из комнат этого домика хранятся сарафаны, надевавшиеся великими княжнами.

С. 109 - 111

КОММЕНТАРИИ

²⁵⁶ Печатается по: «Русское слово», 1896, 15 февраля, № 44 (статья была помещена за подписью «Москвич»). – 109.

²⁵⁷ Федоров имеет в виду два старейших изображения Пашкова дома – гравюры Антинга (1789) и Делабарта (1799). О статуях, украшавших тогда здание, упоминается и в первом его описании, приведенном в книге И. Рихтера: Moskwa. Eine Skizze (рус. пер.: «Москва – начертание». М., 1801). – 109.

²⁵⁸ В.А. Кожевников. Международная благодарность // Русский архив, 1896, № 2, с. 261. – 110.

²⁵⁹ Описание гравюры см.: Д.А. Ровинский. Подробный словарь русских гравированных портретов. Т. I. СПб., 1889, с. 15. – 110.