БУДУЩЕЕ ИЛИ ЧТО ДОЛЖНО БЫТЬ

К вопросу о построении при всех храмах церквей-школ во имя Триединого Бога к будущему юбилею Пр. Сергия (1922 г.) и о присоединении к ним школ-музеев в память Каразина, этого истинного основателя Министерства Народного Просвещения, признававшего это просвещение не в одном обучении, но и в наблюдениях, т.е. предполагавшего школы обратить в станции для наблюдений²⁸⁹.

Вопрос, затронутый мимоходом «Русскими Ведомостями», предлагавшими обратить вышку или бельведер Румянцевского Музея в метеорологическую обсерваторию, прошел бесследно, не обратил на себя внимания даже тех, которые хотят соединить науку и жизнь. А между тем вопрос этот может иметь общее значение, и не для одного Румянцевского Музея, а для всех Музеев вообще и для местных в особенности*, <может получить> значение вопроса о соединении Музеев с обсерваториями вообще, о соединении хранилищ протекшего с учреждениями, наблюдающими текущее, а такое соединение, составляя необходимость для последних, оживит <и> первые (т.е. музеи, архивы), ибо отделять познающее от познанного, якобы признанного или отвергнутого, хотя и возможно (это возможность заблуждения), но не должно, так как существует лишь познаваемое, а не познанное.

Сама книга или их собрание, библиотека, в основу Музея полагаемая, есть лишь запись наблюдений, опытов, различным образом мыслью и воображением переработанных, запись всего, что делается (происходит) на небе и на земле; а музей есть выражение написанного в книгах другими различными способами и средствами, или, вернее и точнее, всеми возможными способами, как то: кистью, резцом, топором... Пренебрежение прошедшим означало бы произвольное сокращение области наблюдения и опыта. Придавать настоящему более, чем преходящее значение, есть такая же ошибка или иллюзия молодости, как приписывание всего хорошего прошедшему есть иллюзия старости. Настоящее, т.е. молодое, которое, по вышесказанной иллюзии, считает себя несравненно выше прошедшего**, может похоронить прошедшее, т.е. сдать его в архив, в музей, может даже подвергнуть памятники и останки прошедшего сожжению как наилучшему способу погребения, признаваемому нынешнею наукою как союзницею смерти, как поклонницею факта. Но, совершив такой подвиг, настоящее обречет себя на совершенную бесплодность, будет открывать открытое, принимать старое за новое.

Казалось бы, чем более наука будет отдаваться настоящему, животрепещущему, осязательному, тем будет она живее, а на деле оказывается она тем ограниченнее, пустее, призрачнее, эфемернее, моментальнее, за се (вот) будет тотчас же следовать не-бе. Се есть ли это час, секунда или бесконечно малая доля времени? А не-бе не будет ли бесконечно большим?

Вопрос о соединении обсерваторий с музеями есть также вопрос о соединении естественных наук с историческими, хотя <о> соединении еще неполном в полном «естественное», т.е. рождающееся, превращается в «историческое», т.е. воссозидаемое, ибо все человеческое знание может быть признано естественною наукою, наукою о природе абстрактно, а конкретно наукою о небе, астрономиею, которая и на землю смотрит, как на небесное тело, и на человека, как на небожителя; или же и в звездах видит земли, земной состав имеющие, и на человека смотрит, как на животное, одною из этих земель произведенное, и всей Истории человеческого рода отводит одну страничку не в зоологии, не в маммологии, а в одном из мелких подразделений небольшой части этой науки (зоологии). Но как небожительство человека, так и скотское его происхождение есть только предположение, мысль, т.е. все знание есть лишь История мысли человеческой***, так что, например, дарвинизм, который из всей истории человечества делает страничку зоологии, сам есть лишь мимолетная мысль в Истории знания человечества, мысль не всего притом человечества, а лишь немногих ученых. Таким образом, вся наука с субъективной стороны делается Историею, но историею только мысли человеческой, знания, еще не подтвержденного общим делом, воссозданием, а с объективной, но не действительно, мнимо объективной, Астрономиею.

Истинное же единство для настоящего времени есть не субъективное и не объективное, а проективное. Только в Музее, в Музее полном количественно и качественно, со всеми школами соединенном, все знания в себе соединившем, в Музее священном, как об этом говорится в предисловии к сказанию о построении обыденных церквей, <в музее,> и протекшее делающем настоящим, в таком только Музее знание будет не субъективным, но и не объективным, а лишь проективным, т.е. знание будет лишь планом, который еще нужно привести в исполнение совокупными силами всего рода человеческого в самой природе, а не в физических кабинетах или <на> фабриках, т.е. не в виде игрушек. Обращая слепую силу природы в управляемую разумом, человек станет истинным небожителем. (Это, конечно, план, который не будет исполнен никогда, т.е. человек фиктивно будет царем природы, а в действительности рабом всякого микроба.)

Историческая истина и Музейская правда ибо самая элементарная задача Музея, которая не может быть поставлена ему даже в заслугу, состоит в том, чтобы восстановлять забытое, воздавать должное тому, к кому были несправедливы современники.

Историческая истина и музейская правда требуют, чтобы Обсерватория, при Музее учреждаемая, получила название «Каразинской», потому что
Каразин первый возымел мысль о повсеместном наблюдении, задумал покрыть всю Россию сетью наблюдательных постов, станций и что особенно важно исполнить этот обширный план хотел самым естественным путем, самым простым способом, не создавая новых должностей, а возлагая наблюдения на учителей местных школ, учреждение которых, конечно, предполагалось и должно было быть повсеместным. Обсерватория, названная именем Каразина, должна обратить особое внимание на электричество, быть электрометеорическою, т.е. обратить внимание на главный предмет занятий самого Каразина. Не нужно забывать, а забывают это даже биографы Каразина и общее мнение, называя его основателем лишь Харьковского университета, тогда как следует его назвать основателем Министерства Народного Просвещения. И если бы Каразин остался делопроизводителем Министерства <Народного Просвещения>, то вышеизложенный план был бы приведен в исполнение, наблюдения же, возлагаемые на учителей, самое обучение сделали бы естественно-наглядным, на место нынешнего искусственно-наглядного преподавания, которое подрывает всякое уважение к школе, по образцу немецкой устроенной.

Отдав вышку Метеорологии, Музей не должен ограничивать свой союз с естественными науками одною метеорологиею, а во имя тесной связи исторических наук с естественными, во имя их братства, должен и гору, или точнее склон, на котором он стоит, отдать Геологии, чтобы воспроизвести, или воспроизводить по мере исследования, на этом склоне разрез земной коры от незамерзающего залива на Мурмане на рубеже двух океанов до рубежа океанов Великого и Индийского по направлению трансконтинентальной, интерокеанической, панконтиненто-океанической Сибирской железной дороги, для которой все прежние дороги будут лишь ветвями; и таким образом под историческим музеем образовался бы доисторический Музей. Вершину же и подошву горы, или подол, <нужно> отдать Ботанике и Зоологии, этим сельским, т.е. русским наукам по преимуществу, которые и должны напоминать городу о селе, напоминать постоянно <о необходимости> трудиться для него. Остается пожалеть, что метеорологическая обсерватория не м<ожет> б<ыть> вместе и астрономическою, ибо тогда музей достиг бы полноты и мог бы быть назван всенаучным. Впрочем, не может ли быть введено <на той же обсерватории> наблюдение над дождями падающими звездами, над метеорическими ливнями, что составляет переход от земной метеорологии к небесной, астрономической? В заключение должно сказать, что хотя Музеи появляются повсюду и всякого рода, тем не менее значение их, отношение их к храмам, школам, к ученым учреждениям и ко всем гражданским и особенно военным вовсе не выяснено, но то несомненно, что если обязанность защиты отечества всеобща, то и обязанность воспитания сынов должна быть также всеобща, т.е. школы должны быть всюду, где есть рождающиеся, как и музеи везде, где есть умирающие.

____________________

  * если эти музеи станут школами народными и вместе церковными.

 * Всякий гимназист считает себя выше Аристотеля и особенно Птоломея, который не допускал или отрицал движение земли. <А между тем> Коперниканское воззрение тотчас бы стало суеверием, как скоро было бы забыто Птоломеевское опровержение. Человек тогда только вполне будет убежден, что земля, а не солнце и звезды двигаются, когда он так же будет управлять движением земли, как мужик, управляя лошадью, везущею телегу, уверен, что он едет по улице, а не дома бегут.

* Cogito мыслю, думаю, мню, следовательно существую, т.е. существую лишь мысленно, мнимо.

С. 122 - 124

КОММЕНТАРИИ

²⁸⁹ Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 8, ед. хр. 40, к. 7, ед. хр. 56 (копия рукой Н.П. Петерсона – к. 3, ед. хр. 4, лл. 81–84, 439–441). В данном случае в единый текст соединены два черновых варианта заметки (окончательный ее текст не сохранился), переданной Н.Ф. Федоровым в 1893 г. Ивану Алексеевичу Борисову, публицисту, частому посетителю библиотеки Румянцевского музея, для написания статьи «Вопрос о Каразинской метеорологической станции в Москве» (вышла в журнале «Наука и жизнь», 1893, № 44, дана в приложении к наст. тому). Поводом к заметке послужило ходатайство заведующего метеорологической обсерваторией Московского университета Б.И. Срезневского о перемещении этой обсерватории в здание Московского Публичного и Румянцевского музеев, причем для размещения приборов и инструментов предполагалось использовать бельведер Пашкова дома. Сообщение о ходатайстве Срезневского в 1893 г. напечатала газета «Русские ведомости».
Федоров не только поддержал идею Срезневского (не сам ли и внушил ее?), но и предлагал присвоить обсерватории имя В.Н. Каразина (см. примеч. 4 к I части «Записки» – Т. I наст. изд., с. 468). В личности и деятельности этого общественного деятеля и ученого-изобретателя его привлекало многое. Придавая огромное значение образованию, Каразин, став с 1801 г. доверенным лицом Александра I, ходатайствовал перед ним о создании особого Министерства народного просвещения. По поручению императора разработал обширный проект деятельности нового министерства (к сожалению, при обсуждениях проект подвергся значительным изменениям и переработке), в 1802–1804 гг. служил в нем правителем дел Комиссии об училищах, участвовал в подготовке и проведении реформы высшего и среднего образования. Считал, что правительство в деле просвещения народа должно опираться на все образованные сословия, в первую очередь на дворянство (обязанность каждого помещика заботиться об образовании вверенных ему крестьян) и духовенство: его роль здесь особенно велика, поскольку просвещение, по мысли Каразина, неотделимо от воспитания; составил проект устройства сельских «приходских училищ» (призыв Каразина расширить участие духовенства в сфере начального образования в полной мере нашел отклик уже в конце столетия, в 1884 г., когда были высочайше утверждены правила о церковно-приходских школах и на полях этих правил император Александр III начертал: «надеюсь, что приходское духовенство окажется достойным своего высокого призвания в этом важном деле»). Был инициатором создания Харьковского университета, автором его устава, штатов и программы преподавания (университет открыт в 1805 г.). Федорову были близки и метеорологические проекты Каразина: так, в 1810 г. ученый-естествоиспытатель выступил на заседании Московского общества естествоиспытателей с «Запиской...», в которой, отстаивая пользу «постоянных и связных наблюдений», выдвинул идею создания по всей России сети метеорологических станций; причем станции эти, по его убеждению, должны были быть открываемы при уездных училищах, раскинутых на всем пространстве страны «от Колы до Тифлиса и от Либавы до Нижнекамчатска». При помощи повсеместных наблюдений, при широком «исследовании ближайших причин атмосферических явлений», подчеркивал Каразин, появится «возможность предсказывать погоду на данное время года и на данное место на целый год вперед», будут предотвращаемы неурожаи и естественные природные бедствия («Сочинения, письма и бумаги В.Н. Каразина». Харьков, 1910, с. 401–404).
Мысль Каразина о введении метеорологических наблюдений в уездных училищах послужила отправной точкой федоровского проекта повсеместного устроения школ-музеев: Федоров считал, что он должен быть осуществлен к 1942 г. – к 100-летию со дня смерти Каразина. По замыслу, этот проект философа был подобен проекту построения школ-храмов, посвященных Троице, который также был юбилейным и приурочивался к празднованию 500-летия открытия мощей преп. Сергия. Далее Федоров объединил два эти проекта (см., в частности, статью «Два юбилея»), основанием к чему были и соображения идейного порядка (объединить духовное и светское, веру и знание, создать новый, синтетический тип образования), и тот факт, что юбилейные года преп. Сергия и В.Н. Каразина совпадали (в 1892 г., например, отмечалось 500-летие со дня кончины преп. Сергия и 50-летие со дня смерти В.Н. Каразина). – 122.