ПО ПОВОДУ СТАТЕЙ Г-НА PENSOSO «БЛАЖЕННАЯ ЖИЗНЬ» И
«КРУГОМ ДА ОКОЛО» (№ 3 и 20 газеты «АСХАБАД» 1902 г.)¹¹

Рассматривая с точки зрения полемического искусства две статьи: «По поводу статей о Народном доме» и «Блаженная жизнь», нельзя не увидеть, что автор последней - большой любитель полемики, как игры, как спорта, и ведет ее не прямыми путями, имея, однако, возможность разбить своего противника законными средствами, на законном, так сказать, основании. Слабый пункт автора 1-й статьи заключается в утверждении, будто вопрос о цели вовсе не существовал бы, если бы не было отрицательных сторон жизни; таким образом, можно думать, что под блаженством он разумеет лишь отсутствие страданий и смерти, а не что-либо положительное, и человек, следовательно, мог бы быть бессмертен и безболезнен по праву рождения, а не по труду. На самом же деле истинное блаженство заключается в труде познания и воссоздания жизни, чем и дается активная роль и науке, и искусству, а нравственность возводится на высшую степень и торжествует над слепою силою при всеобщем участии в этом общем деле.

К сожалению, приходится сказать, что хотя автор первой статьи и сам несомненно понимает блаженство в сейчас изложенном, положительном, активном смысле, тем не менее в статье своей он изображает это блаженство преимущественно отрицательными чертами и тем дает своему противнику право возразить: «где же тут цель» и т.д.¹²

Но, с другой стороны, надо сказать, что этою слабою стороною 1-й статьи ее оппонент (г. Pensoso) почти не воспользовался и предпочел прибегнуть к приемам полемики неподходящим, обвиняя автора 1-ой статьи в том, чего тот и не думал говорить. Таковы обвинения: будто бы «жить надо для того, чтобы жить»¹³, тогда как из текста 1-й статьи явствует, что жить надо, чтобы блаженствовать. Столь же неверно замечание г. Pensoso, будто в 1-й статье вовсе не дано разрешения вопроса: в чем заключается блаженство, - а дан лишь маленький намек на это. На самом же деле в этот якобы маленький намек входит уничтожение болезней, всяких бедствий и самой смерти, словом, всякого зла, и это не само собою делается, а достигается трудом, и трудом совокупным всего рода человеческого; причем нужно еще сказать, что в этом именно труде род человеческий объединяется по образу и подобию Пресвятой Троицы, неслиянной и нераздельной, то есть достигает того совершенства, которое заповедано нам Христом в словах: «будьте (не будь, а именно будьте) совершенны, как Отец ваш Небесный совершен»...¹⁴ Не замечая всего этого, не обмолвившись об этом ни единым даже словом, г. Pensoso только запутывает вопрос, спрашивая: «Есть ли это блаженство плоти?» или же «блаженство духа?», т. е. он вводит в спор вопрос неразрешимый, да и ненужный, - вопрос о материализме и спиритуализме. Не вдаваясь в этот праздный вопрос, давший г-ну Pensoso повод к саркастическому сравнению обсуждаемого учения с Исламом¹⁵, позволим себе заметить только, что г. Pensoso не мог не видеть, что взгляд автора 1-й статьи на блаженство вмещает в последнее и блаженство ума, достигшего полноты знания целой вселенной, и блаженство чувства, соединяющего все поколения человеческого рода, и наконец блаженство воли - в управлении всею слепою силою, проявляющеюся во всех мирах.

Нельзя назвать справедливым и обвинение г-ном Pensoso своего противника в ограничении знания, в ограничении его пределами религии. Правда, автор 1-й статьи придает всему своему учению характер религиозный, но зато религии он не полагает никаких пределов, и потому, религионизируя, так сказать, знание, он отнюдь не суживает этим пределы знания, а наоборот, расширяет их безгранично. Все дело в том, чтоó надо понимать под религиею; а чтоó под нею понимает автор 1-й статьи, это - уже без всякого сомнения - видно из его подлинных слов: «для исполнения наибольшей заповеди^* нужна вся наука, все искусство»; и несколько ниже: «для осуществления этого дела требуется, повторяем, вся наука, все искусство; нет такого знания, которое не нашло бы приложения в таком всеобъемлющем деле»^**17. После столь ясных и решительных требований участия всей науки, всего искусства, всех видов знания для того дела, в котором автор 1-й статьи видит дело религиозное, как мог г. Pensoso обвинять его в суживании задачи пределами религии и игнорировании необходимости науки, знания, искусства?.. Всеобщее дело, как и истинная религия, вмещают непременно все это и все это объединяют для всеобщей конечной цели; иначе и религия превращается в ничто и самое дело становится невозможным.

Однако справедливость требует заметить, что автор 1-й статьи, неповинный в том, в чем его обвиняет г. Pensoso, впадает, впрочем, в очень большую ошибку, когда полагает, что наше единство будет лишь неполно и только недостаточно без восстановления всех умерших. Он должен был бы сказать, что без этого не только было бы неполно и недостаточно наше единство, т. е. братство, но оно стало бы тогда прямо невозможным, даже немыслимым, безнравственным, потому что без совершенного познания отцов, очевидно доказуемого только делом воскрешения их, было бы невозможно и сыновство, а следовательно, и братство, или единство, как невозможно и бессмертие без всеобщего воскрешения!

Наконец, неправильным и именно неполным должен быть признан взгляд автора 1-й статьи на то, будто управление всеми мирами нужно только для размещения всех умерших. Цель всемирного всечеловеческого дела не одно только это расквартирование! Цель заключается в том, чтобы сделать чрез нас, через воскрешение всю слепую силу природы и все миры, в которых она проявляется, сознательными и управляемыми.

Если полагаться на приговор г-на Pensoso, произнесенный им в статье «Кругом да около», то наша религия православная - даже не остров в безбрежном океане религий и знаний, а лишь «островок»!¹⁸ Острова - это, конечно, католицизм, быть может, буддизм или даже исламизм. Но и католицизм имеет только субъективное, конечно, значение. Не объективно, разумеется, и наше православие, наш островочек. Но зато оно и не субъективно лишь, а проективно, т. е. оно требует дела, дела общего, всех объединяющего, но не мистического; требует науки, но не сословной (одних только ученых), требует искусства, но не как подобия, а как действительного воссоздания всего умершего. Всего этого требует религия, чтобы стать объективною.

Что же может быть вне православия, если оно признает и разумные существа, и неразумную силу, неуправляемую и еще не познанную разумными существами, хотя всеведущее и всемогущее Существо требует от разумных существ, чтобы они не служили неразумной силе, а управляли бы ею. Что же, спрашиваем мы, может быть вне такого «островка», если православие ни знанию, ни делу разумных существ в их совокупности, как орудий всеведущего и всемогущего Существа, никаких границ не полагает, а свое настоящее само считает пред таким будущим за ничтожное, даже не за мелкий островок, а за малую песчинку. В таком зараз и скромном, и величавом определении Православия заключается вопрос о деле: что мы, все в совокупности, должны делать? Мы признаем, следовательно, лишь заповеди, хотя и догмата ни одного не отрицаем, находя во всех них требования дела, то есть опять-таки заповеди, и заповеди не одни отрицательные только, но и положительные.

Мы хотим лишь дела, не устраняя ни одной науки, потому что все отрасли знания могут и должны служить этому всеобъемлющему делу. Понятно, что религия, требующая объединения всех без исключения в деле безграничном, не может не считать все нынешние системы нравственности недостаточными, но, однако, не отрицает их. Высочайшая же нравственность выражена не в Нагорной Проповеди, а в заповеди всеобщего собирания: «шедше, научите все языки» во имя Триединого Бога, Который есть образец совершеннейшего общества и в Котором единство не есть иго, не гнет, не стеснение, самостоятельность же личностей не ведет к розни. Иначе можно выразить эту заповедь таким образом: объединение или братотворение чрез усыновление Богу отцов, не мертвых, а живых, для исполнения долга к тем, от которых мы получили жизнь, ко всем отцам, как одному отцу, для исполнения притом этого долга всеми своими силами и способностями и искусством, а не одною лишь молитвою. Поэтому мы и признаем, кроме храмового дела, или литургии, еще и вне-храмовое дело, не таинственное лишь обращение хлеба и вина в тело и кровь, но и обращение самого праха отцов, чрез управление естественною силою, рождающею и умерщвляющею, - в тело и кровь отцов. Обращение же слепой силы природы в управляемую только «для тихой и мирной жизни», порождаемой умственными эмоциями, как говорит г. Pensoso¹⁹, может удовлетворить только отживающих, больных, усталых, дряхлых старцев...

Считаем необходимым дать разъяснение г-ну Pensoso и относительно следующих его слов: «Где заповедь, предлагаемая автором (т. е. _*^*_*) «жить со всеми живущими для воссоздания всех умерших?» По Евангелию такой заповеди нет»²⁰. Конечно, г. Pensoso, Вам очень хорошо известно, что таких именно слов в Евангелии нет, а потому и такое требование с Вашей стороны свидетельствует лишь о широте Вашей терпимости. Но если и нет буквально этого выражения в Евангелии, тем не менее это выражение строго согласно с духом Евангелия, требующим служения Богу отцов всеми силами человека, и как нетрудно понять, служение это, или дело, есть неизбежное следствие осуществления евангельской заповеди объединения по образу Пресвятой Троицы, дающего всем участие в деле, для всех священном.

В заключение объяснения с г-м Pensoso позволим себе заметить, что, признав в авторе статьи «Кругом да около» такую страшную полемическую силу, какую он сам себе приписывает, полагая, что из желания укрыться от его ударов, не зная, чтó отвечать на его все-сокрушающие вопросы, противники его меняют свои имена²¹, - станет непонятным, зачем при такой своей силе этому богатырю диалектики понадобилось еще призывать к себе на помощь Соловьева и Лакомба²²; не проще ли было бы прямо решить вопрос о внерелигиозной нравственности, указав просто, что î еще можно прибавить к формуле - «жить со всеми и для всех», к этой формуле религиозной нравственности, вмещающей в себе и всю мирскую нравственность.

_______________________

Все зло, от которого мы страдаем, заключается в отделении разума от веры как дела²³. (Это вопрос «о двух разумах и двух сословиях»^*, приводящий к двум невежествам, - один из «Пасхальных Вопросов».) Истина проста! Для Христианства и Храм-школа, как соединение религии и знания, есть плеоназм, ненужное усложнение²⁵.

Всякая церковь есть школа оглашения, т. е. научения, и храм крещения (понимая под крещением, согласно с катехизисом, все таинства). Крещение же есть очищение или искупление от греха как причины смерти, т. е. оно есть возвращение жизни безгрешной и потому бессмертной. И наука есть учение о смерти и жизни, ибо она открывает, что вся вселенная состоит из тех атомов и молекул, на которые разлагается всякое умирающее существо и из коих слагается всякое живое.

Искусство же состоит в умении все разложенное вновь сложить и оживить, а не творить лишь подобие живого. Тогда, т. е. когда мы будем обладать этим уменьем, тогда разложение не будет уже иметь власти над людьми.

Само же воскрешение совершается уже вне школы и храма наученными и крещенными, совершается в самой природе, чрез обращение трудом всех слепой рождающей и разрушающей силы в воссозидающую и оживляющую. Это - внехрамовая Литургия, или общее дело всех сынов и дочерей человеческих.

Отсюда очевидно, что наука и религия вовсе не враждебные силы. Жаждущие разделения их, конечно, не дают себе отчета в том, чего желают, ибо такое разделение вносит в каждую душу раздор, заставляет ум терзать сердце, вечно враждовать каждого с самим собою.

Свобода совести предполагает отрицание истинной религии. С одной стороны, она как бы снисхождение к слабости, а с другой - разрешение на обожание всякой нелепости, обожание людьми, конечно, такими, каковы они теперь. Ошибка заключается в том, что род человеческий, не достигший объединения в общем деле, признается совершеннолетним. (Это также один из «Пасхальных Вопросов»: «О совершеннолетии и несовершеннолетии».)

С. 95 - 99