НЕСКОЛЬКО СЛОВ О НИЦШЕ³²

В одной из статей, недавно напечатанных в «Асхабаде», было — по поводу столь модного в наше время философа Ницше — выражено желание, чтобы учение этого мнимого Заратуштры («Also sprach Zarathustra») нашло себе правильную оценку и обличение и в нашей среднеазиатской окраине, близкой по месту положения к родине истинного Заратуштры. Словно в ответ на это пожелание в №¹ 36-м «Асхабада» появилась статья «Отрывок из религиозного учения Зороастра»³³. Ввиду этого позволяем себе и мы высказать несколько мыслей об учении Ницше, которое представляется нам особенно важным потому, что оно, хотя и отрицательным способом, чрезвычайно способствует уяснению величайшей задачи человеческого рода: вопроса об общечеловеческом деле, вопроса, уже не раз обсуждавшегося на страницах «Асхабада».

Не вдаваясь в пространное изложение философской системы, неуместное в газетной статье, мы ограничимся приведением основных положений учения Ницше к немногим простым вопросам, ответить на которые могли бы, думается нам, не одни специалисты-ученые.

Вот эти простые вопросы.

1. Основною чертою учения Ницше является преклонение пред всемогуществом слепой силы природы. Совершенно понятное естественное обожание Существа всеведущего и всемогущего он переносит на слепую силу. Но здесь-то мы и вправе предложить ему и его поклонникам наш 1-й вопрос: Что лучше — «amor fati или odium fati», то есть любовь или ненависть к силе слепой, умерщвляющей, в вечном могуществе которой Ницше не допускает и сомнения, хотя ненавидеть ее можно было бы уже за одну ту злую шутку, которую она сыграла над самим поклонявшимся ей мудрецом (лишившимся, как известно, рассудка).

2. Во-вторых, Ницше в своем учении превозносит жажду власти («Wille zur Macht»). Но и здесь должно спросить: что; из двух лучше — властвование ли над себе подобными? или же соединение со всеми ними в общей ненависти к бездушной смертоносной силе?.. Спрашивается, почему философ хочет внушить разумным существам любовь к самому постыдному рабству перед неразумною, бесчувственною силой, а над разумными существами требует чего-то еще более позорного, требует господства, лишая их, разумные существа, воли и разума, вместо того, чтобы возвысить их всех до познания и управления этою слепою силой, ей же, слепой и неразумной, приписывает волю?

3. Неужели в своем предубеждении, или ослеплении, перед Ницше его поклонники не замечают, что сила, к которой он старается внушить любовь, есть та самая, которая в нас всех (разумных существах) познала свое несовершенство, т. е. познала, что, рождая сынов, она умерщвляет отцов? Что требуется таким сознанием, какую обязанность оно налагает на нас, — этого не понимают только философы, потому что сама философия, как сословное знание, есть принадлежность нынешнего, еще несовершеннолетнего человечества.

4. По собственному определению Ницше, только одни «сверхчеловеки» (Übermenschen) являются «удачными» произведениями природы; все же остальные, т. е. огромное большинство, причисляются к неудачным, а между тем им-то и внушается необходимость благоговейного отношения и содействия той самой силе, которая на одного «удачного» плодит миллионы неудачников, да и не может достигать лучших результатов, будучи сама слепою, неразумною. Но в этой трагической альтернативе: причислять ли себя к удачным или неудачным, к гениям, которым все дозволительно и для которых все только и должно существовать, или же к париям, осужденным жить и трудиться, всем жертвуя для тех немногих, высших, — в этом выборе, спрашиваем мы, кому принадлежит право решения? Кто здесь судья, правый и беспристрастный? И кто будет настолько смел, чтобы себя причислить к «сверхчеловекам», а других — к существам заурядным, ничтожным, осужденным на необходимость пребывать в рабстве?!.. Если же и то, и другое невыносимо с нравственной точки зрения, одно — по высокомерию и гордости, а другое как унизительное и несправедливое, — последователи мнимого Заратуштры принуждены будут признать, но уже не с Ницше, а против него, что нравственность требует не барства и не рабства, а родства, требует не барина и не раба, а сыновства и отечества, т. е. требует от разумных существ быть братством сынов в исполнении долга к отцам, требует союза разумных существ против неразумной силы. Или, заимствуя для нашей мысли одно из образных выражений Ницше, нужно, чтобы люди были «не верблюд и не лев, а дитя» («Also sprach Zarathustra»). Но что такое дитя? Дитя (отвечает блудный сын — философ) — «это невинность, это забвение и начинание наново». Но и здесь мы еще раз спросим: «Чем же начинает дитя? что прежде всего говорит оно, кого прежде всего называет?» — Отца и мать. В этом-то ответе и кроются весь смысл и вся цель жизни и весь долг ее. Вот почему и Христос сказал: «будьте как дети», и возврат к детству, так понимаемому, поставил непременным условием спасения.

Наконец, 5) поклонников Ницше можно бы спросить: почему они не следуют совету своего же учителя: «бросить его, чтобы найти самих себя!»? Ставши свободными, ставши самими собою, они получили бы возможность беспристрастного выбора и решения предлагаемых вопросов и, вне всякого сомнения, стали бы несравненно выше того аристократизма, которым всегда страдал их больной душою учитель. Только тогда его учениками мог бы быть решен вопрос, к которому сводятся все предыдущие:

Господство ли над людьми и рабство пред слепою силою или, наоборот, господство над слепою силою и освобождение от всякого рабства?

Наконец, последний вопрос касается того пункта учения Ницше, которому и сам он, и лучшие его критики (напр., Лихтенберже) придают самое существенное значение. Этот пункт — вера Ницше в бесконечно повторяющиеся возвраты всего бывшего (Wiederkunft). Этому-то положению мы противопоставляем простой вопрос: Что лучше — миллионы ли возвратов жизни и столько же смертей? или один единый возврат как результат перехода природы через всех нас от бессознательного бытия в сознательное, — если только человек не есть случайный выродок и если появление разума есть новая стадия мировой жизни?

Из любви к отцам и из ненависти к слепой силе вытекает единый возврат, а из любви к слепой силе вытекает бесконечное множество возвратов, желание повторений бывшего, но без улучшения, без надежды и без возможности усовершенствования. В душе мнимого Заратуштры, мудрость коего будто бы возвещает Ницше, весь мир и вся жизнь превращаются не в дело, а только в игру, в зрелище, в представление и в желание наслаждаться бесконечным его повторением, то есть в желание пребывать в вечном несовершеннолетии, вечно быть с дядьками в виде «сверхчеловеков». Наоборот, истинный мудрец должен быть провозвестником общего дела, единого возврата всего умерщвленного темною силою природы в период ее слепоты и нашей розни, а потому и бездействия. Надо всех сделать познающими, и через познание всеми всего темная сила природы, светом знания управляемая и теплотою чувства оживляемая, станет «великим разумом». И это будет не искажением, а завершением механизма природы. Таким образом, ницшеанство будет превзойдено и сам Ницше тогда мог бы торжествовать победу над его собственным учением, которое он считает необходимым завершением истинной мудрости.

С. 101 - 103