Н. П. Петерсон

КЕРЕНСК, 1876 ГОДА³

На крещенье ходят с образами на иордань (прорубь в реке, родник, колодезь, куда погружают крест). Образа обыкновенно носят сами прихожане (из простого, конечно, народа) и многие делают это по заранее данному обещанию, в благодарность за исполнение какого-либо желания, за ниспослание какой-либо радости, благополучия и т. п. В нашей местности носят образа, в этом случае, преимущественно женщины; в настоящем году их несли между прочим несколько пар девушек — в одних сарафанах и рубахах, несмотря на ветер и даль, — на иордань ходят у нас (из Покровской церкви) более чем за версту. На мои расспросы мне сказали, что многие обещаются нести образа на иордань раздевшись (т. е. без верхнего платья) и исполняют свой обет, несмотря ни на какую стужу, ни на какую погоду; одна женщина, заболев, обещалась, если выздоровеет, носить образа на иордань ежегодно до своей смерти босиком и в точности исполняла обет. В нынешнем году один купался в иордани.

Все это такого рода факты, которые свидетельствуют и об изумительной решимости, как купанье в проруби, и о громадной энергии, потому что пробыть на ветру и морозе более двух часов раздевшись, в одних ситцевых или полотняных рубахах на плечах, а иногда и босиком, — для этого нужно столько энергии, что, право, не знаешь, чему удивляться более — твердости ли, с которою переносится холод, решимости ли, с какою бросаются в прорубь, или же, в наш век религиозного индифферентизма, вере настолько живой, что она может воодушевлять на подобные подвиги. Если еще можно иногда заподозрить религиозность побуждений купающихся в проруби, то нет никакой возможности заподозрить побуждений вытерпливающих холод. Несмотря на столь живую веру, несмотря на то, что почти ни один крестьянин в рот не возьмет скоромного в постный день, которых в году более чем на половину, наш народ не воздерживается от пьянства; и судя по примеру наших образованных классов, предающихся пьянству не менее простого народа и сверх сего неизвестному еще народу недугу — картежной игре, можно с уверенностью сказать, что не спасут наш народ от пьянства ни чайные лавочки, открываемые в надежде, что употребление чая вытеснит водку, ни народные театры, ни всякие другие придуманные для народа развлечения, ни самые школы⁴. Наше образованное общество все это имеет гораздо высшего сорта, чем может быть дано народу, и однако предается пьянству, как выше сказано, не менее народа, и притом предаются этому пороку лучшие, самые симпатичные члены этого общества.

Есть в человеке чувство, самое благороднейшее, чувство, делающее человека человеком, это — желание общения с своими ближними. В чем же найдет удовлетворение оно в нашей жизни, где царствует в областях высших спекуляция, погоня за наживой, игра самолюбий; на земство, городское самоуправление, на ссудо-сберегательные товарищества, общества потребителей и т. п. мы смотрим лишь как на средство пристроить себя и своих, и в лучших случаях — как на средство провести свою какую-либо идею, и лишь только это нам не удалось, мы бросаем дело, как негодное для нас средство, и остаются заправлять им одни те, которые успели стать его хозяевами.

Что же касается простого народа, там хотя и нет положительного зла, все более овладевающего нашими образованными классами, но и там общественные связи постепенно ослабевают. По мере же ослабевания общественных связей, чувство, желание единения с своими ближними, оставаясь неудовлетворенным, находит себе только один выход — в пьянстве. Какие задушевные речи, объятия, лобызания вы увидите в пьяной компании, как размягчается сердце пьяного человека и делает его готовым на всякую услугу ближнему. И вот лучшее в человеке чувство, воспитание которого в человеческих обществах и должно составлять величайшую и едва ли не единственную задачу церкви, приводит людей к гибели. Где же спасение? в чем оно?⁵

С. 502 - 503