О СВОБОДЕ, КАК ИДОЛЕ XIX-го ВЕКА — ОБРАТНАЯ СТОРОНА ЕЕ⁷³

Последнее слово свободы — устроение Царства Божия бездействием — отказом от уплаты податей, от исполнения всякой и особенно воинской повинности, от всякого повиновения.

О бесцельном труде и свободе, первое не есть ли полное выражение последней, не в свободе ли скрывается полное отрицание и смысла жизни?

Свобода и бесцельность, свобода и рознь, и последняя есть прямое следствие первой, как и бесцельность есть плод свободы. Большее и большее сокращение рабочего дня, от 8-ми часового до 4-х, 3-х часового и, наконец, до «Не-делания», как заключения, есть также выражение той же свободы. Подать, повинность, всякая обязанность есть выражение рабства, несвободы. Только оценив свободу в ее следствиях, можно понять, почему Толстому нужно приписать открытие именно того, что наиболее приятно XIX веку. <Достигается это приятное> — бездействием, не-деланием, т. е. отказом от уплаты податей, от исполнения всякой повинности и особенно воинской, от исполнения всяких распоряжений власти, отказом даже от обещания исполнять (т. е. клятвы). <Следствием же этого будет>: разрушение государства, Церкви, как стеснения, отречение от веры и науки (освобождение ума от работы мышления), уничтожение всего, что сдерживает людей от борьбы, от взаимного истребления. Таким образом, под «не-деланием», под «непротивлением злу», названным святейшим именем — «Царство Божие», скрыто желание самого величайшего зла человеческому роду.

Труд, как бесцельный, Золя, ожидание Дюма, как надежда без дела, и неделание Толстого⁷⁴ — все это плоды свободы, этого идола XIX века.

К трем сочинениям, исчисленным во оглавлении: к «Недуманию», или торжеству невежества, к «Не-деланию», или торжеству тунеядства, к «Страшному вопросу»⁷⁵, т. е. о голоде, приводящем к остервенению, нужно еще прибавить преступное, злое неделание под видом непротивления злу, под видом «Царства Божия».

В России напечатано «Не-делание», а в Берлине напечатано объяснение к тому, что значит «Не-делание»⁷⁶, и Берлин, напечатав его, конечно, сопровождал его пожеланием ему полного успеха в России, т. е. чтобы Россия отреклась от воинской повинности. Толстой, конечно, хорошо знает, какую страшную силу заключает в себе не-делание, и было бы большою наивностью указывать ему на ужасные последствия исполнения его заповедей «не клянись», «не плати податей», «не воюй», т. е. откажись от исполнения воинской повинности: отречение от всякой службы, от повиновения законам и распоряжениям, разрушение государства, церкви, науки и искусства; снятие всего, что сдерживает борьбу, взаимное истребление, — этого-то конечно и желает автор «Царства Божия», но кто его автор?

Новое сочинение, носящее ироническое название «Царства Божия» (кулачное право или анархия), можно рассматривать как опровержение принципов толстовского учения о не-делании и непротивлении злу, посредством известного логического приема «argumentum ad absurdum»⁷⁷. Если принципы Толстого, последовательно проведенные, приводят к всеобщему разрушению, то очевидно порок заключается в самих принципах. Сочинение это, написанное в Берлине, — высший продукт национальной ненависти немцев к России, — составлено так искусно, что наша интеллигенция (даже и французы были введены в заблуждение⁷⁸) серьезно стала доказывать, что отказ платить подати, отбывать воинскую повинность приведет к такому состоянию, в каком находилась наша тогда еще обильная земля до призвания варягов, и <это> заставит призвать немцев. Но этого-то и желает автор, верно рассчитывая на наше легкомыслие.

С. 22 - 23