ПАНЕГИРИСТУ СМЕРТИ — ВЕЛИЧАЙШЕМУ ЛИЦЕМЕРУ НАШЕГО ВРЕМЕНИ¹¹⁴

Кроме лицемерия, свойственного сословию, к которому он принадлежит, лицемерие — самая существенная, личная черта его характера. Какую нужно иметь бездну бесстыдства, чтобы, проповедуя отказ от платы податей и от воинской повинности, относить <это> к непротивлению злу и прикидываться таким человеком, который желает мира, а не величайшей смуты.

Конечно, требовать от Толстого, который в чудо не верит, а логики не признает, требовать, чтобы он говорил подумавши, чтобы в его словах был смысл, нельзя. Поэтому, когда он говорит, что смерть — недурная вещь, то, если он, избалованный всеобщим поклонением, не вменяет в обязанность принимать его слова на веру, как бы они ни были нелепы, не должны ли мы спросить о значении этого изречения? Разумеет ли он под смертью — конец жизни, сопровождаемый или мучительными отвратительными болями, или же остающийся совершенно неизвестным для всех, не считающих себя просветленными Свыше. Ему известны попытки криминалистов-филантропов изобрести казнь, лишенную всякой боли, мучительности. Достигли ли они цели? Предполагая даже возможною безболезненную смерть, разве недостаточно одной неизвестности, чтобы не называть хорошим то, что <можно> назвать <только> неизвестным! Даже те, которые признают другую лучшую жизнь, и те переход к ней не считают хорошим. Но смерть не есть лишь конец жизни, она проникает всю жизнь, являясь в ней в виде всего того, что ее разрушает. Тогда похвала смерти должна быть распространена на все болезни, на все бедствия, от коих страдают люди. Спрашивать Толстого, чью смерть он считает недурною, свою или других людей, близких или неблизких, — совершенно лишнее: Толстой знает только лишь себя.

Н. Ф. Федоров, Н. П. Петерсон

С. 32 - 33