* * *

[начало не сохранилось]

[про]грессом, т. е. признанием превосходства младших над старшими, последующих над предыдущими¹⁶³. Толстой — этот потомок по прямой линии Хама, признающий только внешнее, охотно отдает предыдущих в жертву последующих. Осуждая, или не одобряя чувства предыдущих, т. е. отцов, к сынам, он совершенно не признает сострадания в последующих к отцам. Когда он, не видев детей в течение целого месяца, почувствовал радость при свидании с ними, то каялся в ней, осудил в себе ее как слабость.

Если бы рожденные почувствовали, что рождающие, давая им жизнь, сами теряют ее, свою жизнь, то что они признали бы своим делом, своею обязанностью? Когда рожденные, достигши полноты роста, чувствуют в себе избыток сил в то самое время, когда у их родителей оказывается недостаток <сил>, то вышесказанный вопрос об их обязанности к родителям требует решения. Не задавая себе этого вопроса, как и все животные, подчиняясь слепой силе, чувственному влечению, заменяя братский союз для возвращения жизни отцам брачным сочетанием, человек повторяет в сокращенном виде мировой процесс жизни и всей Истории, совершенно не сознавая происходящего в них, <не сознавая того, что происходит> в брачной чете.

Толстой признавал неестественность брака для человека, но отрицая его, он ничего не ставил на его место. Конечно, воздержанием от сочетания и рождения не сохранить жизни. Нужно познание и управление процессом жизни, чтобы начать дело возвращения жизни отцам, т. е. воскрешение всеобщее — это и будет Царство Божие, новое небо и новая земля.

В довольно близком к этому изложению виде Толстому известно было это учение о воскрешении. В беседе с Троицким, профес<сором> психологии, и другими членами Психологического общества Толстой даже излагал это учение, конечно, в смешном виде, предлагая автора этой теории избрать членом Психологического общества. Так Троицкий передавал этот разговор Буслаеву¹⁶⁴. Даже на обычное возражение, как же уместятся на земле воскрешенные поколения, Толстой, по словам Троицкого, отвечал, конечно, с улыбкою, что и это предусмотрено: Царство знания и управления не ограничено землею. Таким или чем-нибудь подобным отвечал Толстой, вызвав неудержимый смех всех присутствующих. Конечно, Толстой не настолько знал это учение, чтобы не смешивать с другими, ничего общего с ним не имеющими. Так, прислал он однажды некоего (кажется) Никифорова, мужа Засулич. Никифоров на основании известного статистического вывода об увеличении средней продолжительности жизни делал заключение к бессмертию¹⁶⁵, конечно, для будущих поколений, что прямо противоположно учению об обращении слепой, рожд<ающей> и умерщ<вляющей> силы в управляемую разумом, т. е. в воссозидающую и оживляющую все прошедшие поколения. Хотя объединение есть необходимое условие исполнения долга сыновнего, долга сынов умерших отцов, но следующая фраза Толстого, о которой он говорил, что она должна очень понравиться признающим вообще общее дело рода человеческого: «Давайте мы, по-дурацки, по-мужицки, по-крестьянски, по-христиански, налегнем народом, не поднимем ли? Дружней, братцы, разом»¹⁶⁶, — эта фраза понравиться признающим общее дело не могла, и в этом, конечно, Толстой ошибался. Объединение на одно мгновение вовсе не подходит к соединению всех способностей всех людей или <к> объединению в труде познания слепой силы природы. Это объединение в чувстве глубоко различается от построения храмов в один день, в определенный период времени.

С. 45 - 46