ЗАМЕЧАНИЯ НА СТАТЬЮ В. С. СОЛОВЬЕВА «ЕВРЕЙСТВО И ХРИСТИАНСКИЙ ВОПРОС»¹⁹²

Можно бы, конечно, не обращать внимания на воззрения, по которым предполагается русское духовенство подчинить папской власти, дворянство и чиновничество наше заменить польскою шляхтою, а городские классы России — евреями¹⁹³, если бы в самой жизни не совершалось нечто подобное. Католицизм, вытесняемый с Запада, силится проникнуть к нам и, пользуясь нашим невежеством, обратить нас в орудие для возвращения себе прежней власти на своей родине и находит у нас людей, которых иначе нельзя назвать, как жертвами обмана, усиливающимися дать этому стремлению католицизма что-то священное и идеальное. Эти люди, умышленно или неумышленно, не говорят, что под видом освобождения духовенства от светской власти¹⁹⁴ будет к нам внесена борьба этих двух сил, по меньшей мере бесплодная. Они не берут на себя труда объяснить, почему эта борьба, существовавшая всюду, у нас не будет иметь места? Какое право мы будем иметь отказать непогрешимому в учреждении инквизиции? Низойти до ответов на бесчисленное множество подобных вопросов для пророка папства, конечно, неудобно.

Точно так же нужно признать за явление <уже> совершающееся вытеснение русского чиновничества и дворянства польским и немецким. Если и справедливо, что дворянство русское «в своей рутинной оппозиции правительству, в своем отчуждении от народа не может служить посредствующим звеном между Царем и землею»¹⁹⁵, что оно (дворянство и чиновничество), как интеллигенция, значительно ниже и польской, и немецкой, то следует ли отсюда, что оно должно быть обречено на вымирание? На этом основании и весь русский народ должен быть осужден на смерть, как американские индейцы и австралийские дикари, с чем также примириться нельзя. Но в том и разница между пророком папским и христианским, что первый не только не делает никаких попыток к спасению своих близких, а даже прямо становится на сторону вытеснителей.

Допустим, что евреи лучше, чем их привыкли мы представлять, положим, что они одержимы «стремлением до крайних пределов реализовать и материализовать свою веру и свое чувство, дать им скорее плоть и кровь»¹⁹⁶ (такое стремление есть принадлежность вообще народа, противоположное же есть свойство философов), — но решиться без колебаний отдать им, евреям, на жертву русский народ значит не иметь и искры чувства. А между тем евреи и без поощрения и идеализирования водворяются в наших городах и вытесняют аборигенов и начинают брать во владение наши села. Эти явления тем легче совершаются, что наша интеллигенция, западническая партия, поляков и евреев считает святынею.

Но папская проповедь не образумит ли ее, не произойдет ли в ней, вследствие этого, перемены? Пока польско-еврейское племя медленно и незаметно будет внедряться в русскую землю, до тех пор оно не будет обращать на себя должного внимания. Когда же эти два племени открыто заявят о своем притязании, когда под обращением в католицизм будет разуметься подчинение русского народа польскому дворянству и еврейскому мещанству, тогда надобно будет ожидать пробуждения даже у нас.

Заглавие статьи не выражает всего ее содержания: в ней заключается не только еврейство и христианский вопрос, а еще и поляки и русский вопрос, католицизм и вопрос о православии. «Больной человек» — не поляки, не евреи, не католики, а русские и православные. Болезнь же в том и заключается, что мы, подвергаясь влиянию поляков, немцев и евреев, обречены исчезнуть с лица земли. Были ли в нас какие-либо задатки, которые мы могли бы внести в мир, поставить вопрос о мире на иных основаниях, — мы не можем утверждать наверное, но несомненно можно сказать, что примирение, которое проповедуют апостолы католицизма, есть примирение мнимое. Если бы Россия обратилась в католицизм и стала бы помогать папе в восстановлении «христианской государственности» на Западе, то, несомненно, Запад, видя в папе орудие России, отверг бы уже совершенно папство, или же, изгнав нашего папу, выбрал бы нового антипапу, и борьба между Западом и нами возгорелась бы с еще большею силою.

Дело в том, что вопрос о вражде Запада с Россиею, хотя бы и обращенною в польско-еврейское царство, и вообще вопрос о небратстве гораздо глубже, чем предполагают защитники папства, которые о мире и не думают, и даже не желают его. В чем <же> состоит великое, самобытное призвание России, если она отдается полякам, близким по крови, а по духу и культуре примыкающим к романо-германскому Западу?..

Наше призвание состоит в том, чтобы на место личной свободы, ограничивающей деятельность человека, поставить «службу», открывающую деятельности каждого обширное поприще, если только с обязательною службою будет связано всеобщее обязательное воспитание, не только приготовляющее к службе, но испытывающее, к чему каждый способен, в чем, на каком месте обязательной отеческой службы может проявить наибольшую деятельность.

Ошибка автора состоит в том, что он игнорирует знание: наука не призвана у него к деятельной роли в вопросе о примирении (и самого примирения он не признает, ибо папство и еврейство предназначаются к господству). Он ожидает таких явлений, для которых нет причин, и не допускает таких явлений, причины которых остаются в прежней силе. Почему папство не будет действовать по-папски? почему польское дворянство, гораздо больше чуждое народу, чем русское, сделается народным, а евреи откажутся от тысячелетних привычек и не будут действовать по-жидовски? Автор «Еврейства <и> христианского вопроса» усвоил себе, по-видимому, стремление евреев, осужденное Евангелием: он требует чуда.

С. 51 - 52