БЕЗГРЕШНОМУ ПРОРОКУ НЕПОГРЕШИМОГО ПАПЫ,
САМОЗВАННОМУ ПРОРОКУ²¹⁸

Безгрешный, по собственному свидетельству, пророк, почему он не осмеливается назвать настоящим именем то христианство, которое называет истинным? Не потому ли же, почему 10 лет проповедовал подчинение непогрешимому папе, называя это подчинение соединением? Почему, называя наше подчинение Западу в лице варягов и немцев подвигом, он не скажет прямо, открыто, что наше освобождение от поляков (1612 г.) есть преступление? 10 лет лукавства могут ли внушить нам веру в его свидетельство? Если под истинным христианством разумеется враждебный нам папизм, то мы обязаны спросить скрытного, лукавого пророка, что скрывает он под «благом», ради которого мы должны организоваться, т. е. составить общество?

«Коли умирать, так умирать всем» — вот это истинная проповедь, произнесенная богатыми, поделившимися с бедными последними остатками хлебных запасов. Если вся Россия повторит это слово, произнесенное в селе Селезневке, то она не умрет, а оживет, и оживет для лучшей жизни, жизни самостоятельной.

Слух о подоходном налоге мы приняли как «радостную весть» и молим не откладывать его до будущего года. Еще просим допустить к участию в налоге, добровольно налагаемом, и тех, которые вчетверо менее против двухтысячного дохода получают, а не ограничивать этот налог будущим только годом; словом: просим к требованию обязательного налога присоединить предложение добровольного налога²¹⁹. Мы не только не хотим <жить> по примеру народов, которых ставят нам в пример, — мы понять не можем, как можно торговаться, стараться уменьшить налог, требуемый для спасения от голодной смерти. Вопреки тем же образцам, мы хотим равенства в обязанностях и свободы делать более добра, чем от нас требуют. Только такое равенство и свобода согласны с братством, которое мы и желаем восстановить, полагая его в беспредельной, не ограничиваемой смертью любви к отцам, предкам.

Мы берем образцом не 1812 год, когда приглашали к пожертвованию для спасения жен и детей^*, а 1612, когда великий Минин предлагал продать жен и детей для спасения отечества, что значит в настоящее время отказаться (постепенно) от мануфактурной промышленности, существующей и возникшей из угождения женским прихотям и для изнеженного воспитания детей.

Но не желая подражать западным образцам, мы не хотим, однако, отделяться от западных народов, а даже желаем действительного, а не мнимого сближения, к каковому относим и выставку, которая, возбуждая, усиливая зависть бедных к богатым, может привести к внутренней, так называемой гражданской войне, революции. Не к действительному сближению относим и посещение флота²²⁰, который указывает на внешнюю войну; но мы не отрицаем доброжелательности и в посещении флота, и особенно в подписке на заем²²¹; но в займе видим отречение, замену налога, нежелание его, т. е., одобряя французов, осуждаем себя.

Не придавая значения обмену произведениями рук, хотя бы и столь искусных, как французские, как они показали себя на Выставке, и признавая в них даже злоупотребление и умственными и физическими силами, — <мы> придаем важное значение обмену произведениями ума и чувства, ибо при нынешнем бедственном состоянии недостаточно даже самого сильного проявления нравственных сил, соединения в общем пожертвовании; нужны чрезвычайные и постоянные умственные усилия и соединение их, особенно если мы желаем обеспечить себя от неурожаев, уничтожения неурожаев в их причине. Книжный обмен может служить началом <такой> деятельности.

С. 58 - 59