С.П. Бартенев
Фрагменты дневника

7 декабря 1894 г.
Вчера поутру приходил в Румянцевский Музей почитать перед поездкой в Египет. Н. Ф. сам заговорил, ибо Юша говорил ему, что его идеалы считаю я за гордыню.
Н. Ф. (дрожа от волнения): Вот вы говорите, что гордыня. В чем же гордыня, когда это единственный смысл жизни, единственная нравственная полнота, без которой человек не отличается от животного.
Я: Да ведь то, что желательно, еще не значит, что возможно. Я верю, что человек может овладеть землею, но думать, что он может так овладеть миром, чтобы воскресить мертвых, это – не признавать границу его ума и силы, а он между тем ограничен.
Н. Ф. (перебивая): Почему же вы знаете, где граница его ума? Кто вам это сказал? Вот это скорее гордыня с вашей стороны – решать, что человек то-то может, а того-то нет.
Я: Я сознаю, что мы очень еще не развиты и даже представить теперь не можем, до чего дойдет могущество человека. Но есть предел. Пока самых простых вещей мы не понимаем.
Н. Ф.: Вот даже не понимаем второй заповеди и даже епископы её не понимают, например, Харьковский Епископ Амвросий. Вторая заповедь, говоря, что не сотвори себе aiaa ec солнца, луны и т.п., т. е. природы, тем самым указывает, что не поклоняться им надо, а покорять их. А Амвросий увидал в желании проводить искусственный дождь противобожественную затею. А вот вы говорите, что мы можем желать, но из того не следует, что нам удастся это сделать. Это не избавляет от необходимости стараться. Может быть, не удастся, но зная, что это единственное дело, осмысляющее жизнь человека, мы должны его делать.
Я: Но если нет веры в успех?
ОН: Вот вы едете в Египет. Разве вы уверены, что будет успех? Когда вернетесь, вот будете знать уже наверно, а до тех пор должны делать все возможное Где же гордыня? Стремиться к совершенству посредством смирения. Оно привозит к сознанию своей виновности (ибо мы своею жизнью убиваем ближних—оттого я говорю: нет умерших. есть убитые), которая приводит к раскаянию. А раскаяние выражается в том, что стремимся жить не для себя и не для других, а со всеми и для всех. Пока новое поколение поглощает старое, чтобы в свою очередь быть поглощенным. Возвратим же жизнь старому поколению, чтобы получить право не быть в свою очередь поглощенными.

На этом разговор прервался. Вечером за обедом я передал содержание его Хомякову. Тот вспыхнул, как будто обиделся. Стал расспрашивать о Н. Ф., называл его Федотовым и узнавши, что он так много читает, сказал: "Пофилософствуй, ум вскружится." Оборвал и стал говорить о Грибоедове.
После, в кабинете заметил, что люди не убиваемы, а умирают, ибо грешны, и лишь Искупитель может воскресить, а идеи Н. Ф. – ересь. Уж без странного озлобления, проявившегося внезапно за обедом, он спокойно начал говорить, что именно ересь может жить в человеке святой жизни, чем становится опаснее. Такие умы побеждают удивительно меткими афоризмами, которые скрывают ложное учение, но пленяют ум. Говорил о бесконечном множестве вещей. Между прочим, он говорит, что в житиях святых египетских показываются подробные описания внешнего вида чертей, ибо это остаток египетской демонологии. У русских святых совсем черти не списаны с их внешней формы: исключение — новгородские, где сказалось, вероятно, влияние Запада. Советует мне приехать из Египта в Париж, где подготовиться к весне. Может быть сделаю.

10 сентября 1895 г.
Был у Н. Ф. в Музее.
Я: Невозможность представить воскрешение всех умерших заключается для меня в том: если воскрешать всех, то где же предел? А мертворожденные, а выкидыши? Мы наконец дойдем до тех, которые не существовали, но могли бы существовать; всякое семя есть существо в возможности. Это такое количество, что места не может хватить.
Н. Ф.: Вот вы смущаетесь бесчисленностью. Вспомните о тех звездах, которые образуют туманные пятна, о тех, которые еще не образовались, но образуются. Можно ли их сосчитать? Вы согласны, что человек овладеет землею так, что будет ею управлять. Когда это будет, будет в мире первая звезда управляемая разумом. Я: Разум человеческий относителен.
Н. Ф.: Ну, хоть сознанием. Итак, будет планета управляемая разумом. Населите все миры, чтобы вселенная была управляема разумом. Что ж вы беспокоитесь о том. что много людей. Можно думать, что немного миров населенных разумными существами. Если верить в творение мира по Библии, это так. Это так, если думаете, что слепая сила сотворила мир. Трудно чтоб сочетались много раз те условия, которые создали человека.

22 октября 1895 г.
Н. Ф.: Чтобы не разменяться на мелочи, следует задаться целью, одной целью, и всю жизнь работать над ней. Можно временно заняться и другим, но не бросать главного. Вот Гете всю жизнь писал Фауста.
Я: Вагнер двадцать лет писал Нибелунги. Как ничтожен человек, что самое малое дело поглотит всю жизнь.
ОН: Если ничтожен человек, кто нарочно это сделал, что глаза у человека хуже чем у других животных, у орла например... Зато человек достиг видеть то. чего ни одно животное не может видеть. Человек слабее льва, например, а может горы двигать. Один человек ничтожен, но вместе со всеми – нет. Это буддисты жалеют человека, ибо для них он ничтожен и потому – жалок. Христианин никогда не скажет, что человек жалок, ибо знает, что человек достигнет Бога.
Я: А не первородный это грех – надежда достигнуть Бога? "Будьте как Боги". Н. Ф.: Нет! Сказано: "Будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный." Какая же это гордыня? Вот, если хочешь достигнуть знания для себя одного – это гордыня: таков Фауст, Манфред. А если со всеми и для всех, то где же тут гордыня? Я: В чем именно, думаете вы, заключался первородный грех?
Н. Ф.: Я склонен считать, в смене жизни деятельной на жизнь чувственную и т. д. (Конец разговора не записан.)

30 октября 1895 г.
Н. Ф.: Не все из нас отцы. но все сыны. Воскресив отцов, мы по отцам все братья. Цель ждущих – общее объединение для исполнения долга по отношению к тем, кто нам отдали жизнь – возвратили эту жизнь – но, в сущности, отдали ее, ибо рождая, разрушается организм родившего. (У человека это не так заметно, но все же так.) Общее воскрешение – высшая нравственность. Бессознательно люди всегда стремились выполнить это. По физической необходимости кладя в землю отца, по нравственной сын ставит на могилу памятник, сначала столб, затем при развитии статую, изображающую того, кто похоронен. Он стремится воссоздать, обессмертить что может, хоть память, образ. Таинство Евхаристии в том и состоит, что материя – хлеб и вино – превращается в тело и кровь. Частицы хлеба называют именем умершего и превращают в тело. Жизнь, ее задача, чтоб питание обратить в создание, а рождение – в воскрешение.
Я: Искусство стремится закрепить те моменты, которые ценны. Только то и живо в искусстве, что возникло из желания (вдохновение, восторг минуты) увековечить, поделившись им таким образом со всеми. Если художник очарован образом, настроением минуты, и это чувство вызовет в нем звуки, картину, статую, дающие вечную жизнь моменту, тому восторгу, которым полна душа – это творение живо. То же, которое не имеет почвы такой, – мертворожденное дитя. Кожевников: Учение христианское о воскресении, где некоторые будут страдать, отталкивает. Как же можно блаженствовать, если мой брат страдает? Что такое блаженство – основанное на созерцании своего преимущества перед тем, кто погиб и мучится.
Я: Все-таки православная церковь говорит, что задача жизни – лишь нравственное совершенство и что Бог сделает все, если человек, будучи свят, попросит Его. Воскресение – чудо рук Божиих. Поэтому воскрешение творимое хотя по воле Божией руками человеческими, – ересь. Нам дано и приказано приобретать духовную силу.
Н. Ф.: Христос, воскреснув, с телом вознесся на небо. Христос дал пример. Люди, достигнув бессмертия и воскресив отцов, населят мир воскресшими и те, стало быть, с телами вознесутся на небо. Тогда материя одухотворится и мир, слепая сила, будет управляема разумными существами, созданными любовью Бога и воскрешенными любовью человеков, Божьею волею, творимой людьми: "Да будет воля Твоя и на земле, как на небеси."
Я: Неужели, ведя такую жизнь, вы не терпели лишений, страдания?
Н. Ф.: Да я себя никогда не насиловал. Мне совсем было нетрудно.[Он спит на горбатом сундуке, всего пять часов. Остальное время работает. Питаясь чаем и черным хлебом, вкушает лишь раз в день (Примеч. С. П. Бартенева).]
Я.: Я сдерживаюсь. но страдаю, если не имею женщин. Неужели вы не страдали?
ОН: Оставьте это.
Я: Я думаю, что вожделение кончается к сорока годам.
ОН: (уходя в угол, покраснев, энергично) Никогда оно не кончается.

9 декабря 1895 г.
Н. Ф.: В русском переводе Ап. Павла: "Вера есть осуществление уповаемого."

24 декабря 1895 г.
Прочел Н. Ф. отзыв Хомякова (7 декабря 1894).
ОН: Мы орудия воли Бога, а теперь противники – убивая. Разве гордыня возится в гнили? Вот гордыня – быть белоручками.

Ответ Н. Ф. на мое послание.
В вашем, по внешности прозаическом, а внутренно глубоко поэтическом произведении я вычитал призыв и к людям светским, явно (открыто) отвергающим будущее "Царство мира и жизни", и к духовным, лицемерно признавающим его, к военным, как будто явно немирным, и к гражданским, притворно лишь мирным. И наконец оно, ваше слово, по светскому поэтическое, а по духовному пророческое, могло быть обращено и к той власти, которая нос: лилена выше этих враждебных сословий для их, конечно, примирения, поставлена Богом Триединым, как образом единодушия и согласия, Божеством, жизнь творящим и смерти не создавшим, поставлена в умерших отцов место над сынами блудными, забывшими и близких и дальних своих предков (в этом и заключается смысл таинства венчания на царство мира сего-).

Не без основания я сознал, что в вашей прозе заключается не только поэзия, но и пророчество. Вы не читали сочинения, которое занимается и вопросом, во-первых, о причинах неродственных и небратских отношений между людьми и о средствах восстановления братства, во вторых, о причинах неродственных отношений природы к нам и о средствах обратить природу, эту силу слепую, в орудие братства сынов, почувствовавших, наконец, во всей силе ту утрату, которую они понесли в смерти отцов. (Конечно, трудно представить, чтобы нынешнее поколение могло почувствовать такую скорбь.) Не читав этого сочинения, вы однако обращаетесь, во первых, к миру взаимной вражды (небратских отношений), вычисляя его преступления из-за людской косности и невежества, и предсказываете ему конец. Во- вторых, обращаетесь к силе слепой, еще не управляемой разумом, и предсказываете (видите), что этот гнет не будет вечен. Пророчество есть даже ваш недостаток. Настанет (грядет) час, говорите вы, когда люди выполнят волю Бога (выполнят все вместе, в совокупности и многолюдстве, в братстве по образцу, в Триедином Боге заключающемуся),. Бога миротворящего, смерти не создавшего, ибо чем можно угодить и уподобиться Богу, не терпящему смерти, как не возвращением жизни тому, что погибло благодаря нашему невежеству, нашему бездействию, или при нашем содействии. Но час не настанет, время не приблизится, если мы останемся неподвижны. Ничего не сделается, если мы останемся в бездействии. Предсказывать можно злое, конец мира. как следствие нашей розни. Доброе можно лишь делать, направлять. Потому-то нет и в Евангелии предсказания о том, что будет, если воля Божья будет исполнена.

Вы сами, конечно, понимаете невозможность предсказывать добро, и потому заменяете пророчество горячим призывом. Пора! Пора! – восклицаете вы. Пора, потому что средства земли истощаются, а населением она близка к переполнению, благодаря чему ценность жизни падает больше и больше , вражда усиливается, а любовь иссякает. Не нужно верить тем, которые говорят, что война между цивилизованными [народами] невозможна (Соловьев). Нужно особенно бояться тех, которые, проклиная войну внешнюю, употребляют все усилия возбудить войну внутреннюю (Толстой).

Тихий и мирный призыв Владимира Александровича у вас заменяется бурным и шумным. Конечно, то и другое необходимо.
Созерцание дня желанного, дня светлого, действует успокоительно и призыв производит тихий и мирный. Представление тех ужасов, которые обрушатся на человеческий род в том случае, если объединение не состоится, вызывает пышный и шумный призыв. Не будущее, но и настоящее, не может не вызвать бурного призыва: с одной стороны мир закоренелого коснения, грубейшего невежества, взаимной злобы, а с другой стороны тот же мир как громадная, опьяненная играми и забавами толпа в постоянной бессмысленной борьбе за мануфактурные игрушки, ослабляющая и истребляющая друг друга, отдает себя тупо, слепо в жертву бесчувственной, умерщвляющей силы природы.

Для пробуждения коснеющей толпы недостаточно церковного пения, камерной музыки. Автор бурного призыва находит, очевидно, недостаточным хоровое пение и камерную музыку. Он хочет соединить вместе храмовую музыку и полевую, военную, для пробуждения толпы и отвлечения её от ребяческих забав, чтобы привести эту толпу к зрелому возрасту. Такая вот громоносная музыка должна разлиться по всему лицу земному, чтобы возвестить миру благую весть спасения, всемирного родственного объединения всех живущих для воскрешения всех умерших на всей земле, как одном великом кладбище. Пасхальная полночь в московском Кремле есть лишь слабый намек на эту всемирную утреню светлого дня воскресения. Далее наш автор увлекается бурным стремлением и желает искру благовеста воскресения раздуть в такое пламя, которое охватит пожаром всю вселенную. Правда, автор думает сжечь мир косности, невежества, но эти грехи, как отрицательные величины и как ничто, гореть не могут, к горючим веществам не принадлежат. Слепая сила сама себя уничтожает, а разумное существо призвано спасти мир, обращая разрушение в воссоздание.

Строки о пожаре, так же как и о Царстве Божием, омываемом потоками воли, представляют собой выражения неточные.